Счастье на десерт

Верта Мила

Поднимаюсь, тяну Миру на себя. Жадно целую, она царапает ноготками затылок, стонет мне в рот. Утыкаюсь носом в нежную шею, укутываю её как маленькую в большое махровое полотенце.

— Куда мы? В спальню или на кухню? — уточняю, шагая из ванны.

— В спальню за чокером, потом на кухню! — командует секси Бемби.

Чокер, правда, очень красивый, а на голой Мире смотрится просто крышесносно. Это круче любого порно. Однозначно не будем продавать этот комплект.

— Хочешь меня? порочно облизывается Медочек.

—

Очень, так сильно, что могу нажестить! — киваю на колом стоящий член.

Сейчас я не смог бы решить даже простейшую задачу, потому что вся кровь от мозга отлила вниз.

Мирослава улыбается и тянет меня на кухню. Садится на стол, разводит бёдра. Берёт малину, водит по плоскому животу, рисуя букву «М», обозначая свою принадлежность. И да это работает, я дёргаюсь от болезненного спазма в паху, не могу больше.

Я так хочу её в свою жизнь навсегда, насовсем, окончательно и бесповоротно. Чтобы она была только моей, чтобы не было никаких «чатов» и первопроходцев. Я хочу сказать ей, что оплачу любые материалы, сколько бы они ни стоили, чтобы она могла заниматься любимым делом, но как только стройные ноги обвивают мою поясницу, забываю обо всём.

В очередной раз раскладываю её на столе, Мирослава устала, поскуливает и пытается вывернуться. Закидываю длинные ноги себе на плечи, я всё ещё голоден, пожестим немного. Потом пожалею, периодически меня кроет такой похотью к ней, что нежничать не получается.

— Будут тебе ободки, и заколочки, — обещаю, прикусив маленькие пальчики.

Глава 21.

Михаил

— Я передумал! Поехали отсюда!

— Миша, нет! Мы проделали такой путь для чего? Чтобы уехать, так и не повидав твою маму? — возмущается Мирослава.

— Кай показывал фотки, думаю, мне их хватит! Мира, правда, я не переживу, если она откроет пьяная или грязная, как рассказывал Кай. Он говорил, что она запила по-чёрному после моего отъезда. А если и после моего возвращения сорвётся?

— Твой брат, сказал, что сейчас она закодирована! — спорит Медочек.

— В какой раз? Она всё время срывается! Мне хватило отчима-алкоголика, бухающая мать, что продала меня за границу уже перебор! — практически ору.

Мирослава собирается возразить, как вдруг раздаётся щелчок. Дверь, у которой мы так отчаянно спорим, открывается.

Я тяну Миру на себя. Не успели. На пороге появляется мать.

— Здравствуйте! — неуверенно здоровается Мирослава, — А мы к вам!

Рассматриваю женщину напротив. Домашний цветастый халат, тапочки на ногах. Короткая стрижка даже накрашена. Смуглая, лицо одутловатое, мешки под глазами. В детстве мама казалась мне очень красивой, наверное, как и любому ребёнку. Эту тётку красивой назвать язык не повернётся, но это точно моя мать. Несмотря на время и пагубные привычки, она вполне узнаваема.

— Здравствуйте, Миша? Сыночек, ты? — растерянно меня разглядывает.

Я молчу, потому что, ком, что встаёт в горле невозможно проглотить он колючий, горячий и мешает полноценно дышать. Мира сжимает мои пальцы, но я не могу ничего сказать.

— Да, это Миша. А я Мирослава - его подруга! Мы к вам в гости! — Мира трясёт тортом перед носом у матери, её голос дрожит и срывается. Ей тоже неуверенно и волнительно. Но я безумно благодарен, что она взяла на себя роль переговорщика.

— Очень приятно. А я Анна Ивановна. Проходите, пожалуйста.

Мать отходит и пропускает нас в квартиру. Мирослава решительно шагает вперёд и тащит меня за собой. Зажмуриваюсь, боюсь увидеть ободранные обои, или пустые бутылки, грязь. Но в квартире на удивление чисто. Разуваемся, проходим в гостиную. Мебель новая, хоть и недорогая. Кай говорил, что оплатил ремонт пару лет назад.

Боюсь, что мать попытается меня обнять или спровоцировать любой другой физический контакт, но она лишь рассеянно нас оглядывает.

— Вы присаживайтесь, я сейчас быстренько чай поставлю! Вы голодные? У меня окрошка есть, хотите?

— Нет, спасибо, чая будет достаточно! — улыбается Медочек.

Мать заглядывает мне в глаза, но я упорно рассматриваю обстановку кругом. Она убегает на кухню, гремит чашками, ставит чайник.

На стенах цветастые обои и ряд рамочек с фотографиями детей Кая. Маленький Стас, потом где ему года три, новорождённый Марк, следующая где он уже уверенно сидит. Только одна фотография выбивается из общего ряда. На ней два маленьких одинаковых мальчика - мы с братом.

Мирослава тоже её замечает, изучает.

Фотка очень старая, по центру склеенная скотчем. Мы стоим в белых рубашках и одинаковых штанах. У Кая кудрявый шухер на голове, а я на голову ниже, совсем щуплый. Нам по пять. Сглатываю ком.

Я помню этот день, мать фоткала нас на старенький Кодак и бегала печатать фотки в фотокиоск. Глянцевые. Она аккуратно доставала фотографии из конверта двумя пальцами, чтоб не оставить следов, а мы с братом хватали их, пачкая отпечатками. Мама потом их оттирала носовым платком.

— Кай такой смешной, кудрявый! А ты совсем мелкий! — шепчет Мирослава.

— Да, я родился сильно мельче и болел часто.

— Да, вы с братом совсем разные! — говорит мать.

Мы с Мирой оборачиваемся. Она суетится, подкатывает журнальный столик, расставляет кружки, блюдца, ложечки, нож, даже салфетки принесла.

Мы с Мирославой садимся на диван, мать, напротив, в кресло.

— Вы какой чай будете? Чёрный, зелёный ещё каркаде есть!

— Мне зелёный! — выбирает Медочек.

— Я буду чёрный с молоком, — отвечаю.

Мать дёргается, проливая кипяток на стол. Вижу, как дрожат её руки.