Счастье по собственному желанию
Шрифт:
– Почему сразу хлыщ? – Люба обиженно надула губы. – Тебя послушать, все кругом хлыщи и придурки, один ты достоин внимания. Он вполне приличный человек и…
– Ладно, я понял, – перебил ее Ким, не дослушав, встал и принялся убирать со стола. – Надеюсь, ты уезжаешь с ночевкой? Вещи заберешь?
– Вещи?!
Люба растерялась. Она совсем забыла, что ночевала у Кима не просто так. Не потому, что накануне они засиделись допоздна и ей просто не на чем было добираться через весь город к себе. И не дремала она, как когда-то, в любимом кресле его покойной бабушки, укрывшись клетчатым
Она же ночевала у него, потому что на нее вчера было совершено самое настоящее покушение! В темном подъезде между первым и вторым этажами кто-то невидимый больно сдавил ей шею ледяными страшными пальцами, шепча на ухо что-то жуткое и невообразимо неправдоподобное. И еще ночевала у него потому, что испугалась оставаться в своей квартире, которую кто-то перевернул вверх дном! И еще потому, что вчера ей было непередаваемо жутко от неизвестности и невозможности выполнить требования, что ей предъявили.
Ким напомнил, сразу опустив ее на грешную землю, по которой ей, может быть, осталось ходить неделю. Нет, уже шесть дней, за минусом вчерашнего. Напомнил и, кажется, выставляет ее.
– А нельзя… Нельзя мне немного пожить у тебя, Ким? – попросила Люба, ненавидя себя за малодушие и одновременно страшась его ответа.
– Немного это сколько?! – возмутился он, начав мыть посуду. – Ты как та лиса, что влезла к зайцу в дом да и выгнала его оттуда.
– Я не выгоню, честно!
И тут она совершила очередную глупость, забывшись. Встала рядом с Кимом у раковины, начав плескаться там со своей чашкой и постепенно тесня его к стене. Их пальцы соприкасались, вода брызгала во все стороны, намыленные тарелки ерзали в руках. Ким принялся отнимать у нее мочалку, забрызгав ей руки по локоть пеной. Рассмеялся, когда она попыталась отобрать у него мочалку, и брызнул щепотью пальцев теперь уже ей в лицо.
– Я тебе! – ахнула Люба, развернулась к нему и шутливо шлепнула его по макушке, как когда-то. – Я тебе брызну!
И вот тут Ким, видимо, тоже забылся. Схватил ее чашку, что она вымыла. Налил в нее воды, отпил ровно половину, набрав полный рот, и с прежним азартом в глазах выплюнул ей эту воду в лицо. И захохотал в полный голос, запрокидывая голову назад. Захохотал, поймал ее – размахивающую руками – и прижал к себе с силой. Прижал и тут же замер, опомнившись. И Люба замерла, но совсем не оттого, что внезапно пришла в себя. Она крепко зажмурилась, уткнувшись лицом в его футболку, моля бога только об одном – только бы это не кончалось.
Пусть он не оттолкнет ее сейчас, господи! Пусть постоит вот так, хоть минуточку, хоть несколько секунд. Его рука, любимая, крепкая, надежная, лежала у нее на спине. Подбородок касался волос. Его сердце под ее щекой молотило так, что коже сделалось горячо. Еще немного, господи… Еще хоть минуту… Пусть он не отпустит ее, не оттолкнет и не скажет ничего такого, после чего сделается тошно, страшно и пусто, как вчера.
– Люба, – хрипло позвал ее Ким и вдруг погладил ее по голове. – Что мы делаем?
– Мы моем посуду, Ким, – отозвалась она, не открывая глаз. – Как тогда…
– Как тогда… – отозвался он эхом и тревожно переступил с ноги на ногу. – Но как тогда уже не будет, так?
– Наверное, так, как тогда, уже не будет.
Она еще крепче, почти до боли, зажмурилась.
Вот и все, сейчас он оттолкнет ее. Оттолкнет и уйдет. И ей нужно будет уходить. Куда-то идти, потом ехать. Встречаться с Хелиным. Зачем, господи?.. Зачем он ей нужен? Зачем, когда Ким – вот он – совсем рядом.
– Но может быть совсем по-другому. Так ведь? – робко предложила она, еще больше чем прежде страшась его ответа.
Ким ответил не сразу. Вздохнул так, что ее голова подпрыгнула у него на груди. Переступил с ноги на ногу и внезапно уронил руки вдоль тела. Люба распахнула глаза и отступила назад.
– Ким, я прошу тебя! – с мольбой прошептала она, пытаясь поймать его ускользающий взгляд.
– О чем? – его глаза снова сделались чужими и холодными, а руки он сложил на груди.
Все ясно: повторения не будет. Минутный порыв прошел, о нем жутко сожалеют и постараются теперь это каким-нибудь образом компенсировать. К примеру, какой-нибудь гадостью, сказанной в ее адрес.
– Не отталкивай меня, Ким, пожалуйста, – попросила Люба, ей хотелось бы говорить спокойно, но получилось очень жалобно. – Мне тяжело сейчас.
– Когда было легко, ты обо мне не вспоминала. А сейчас, когда тебе понадобилась твердая рука, ты вспомнила о моей. Дай, Ким, на счастье руку мне, – дурашливо продекламировал он и снова налепил на лицо чужую незнакомую ухмылку. – Когда мне того хотелось, ты… Ладно, не хочу опускаться до упреков. Ты куда-то собиралась? Поезжай. Вещички можешь пока оставить у меня. Так уж и быть, сдам тебе угол. Только вот с ценой определюсь.
Он над ней издевался. Понимал, что ей больно, и нарочно бил по этому самому больному месту. Наказывал за прошлые грехи или делал это из каких-то еще соображений? Понять его сейчас было трудно. Лишь на короткий срок вырвалось из него его прежнее, не забытое ею. Но тут же исчезло, уступив место приобретенному цинизму.
Люба повернулась на пятках и ушла из кухни, не забыв поставить чашку, из которой она пила чай, на полку над столом. Закрылась в спальне и какое-то время сидела на кровати, покачиваясь. Пробовала успокоиться, пытаясь повторить ночную перекличку двузначных чисел, не помогло. На душе было погано.
Нужно собираться и уходить. Сначала заглянуть к Савельевым и забрать пакет, что остался в наследство после Тимоши. Потом топать на вокзал, покупать билет на пригородный автобус и катить до второй остановки в сторону деревни Верхние Озера. Озеро было одно и расположено оно было километров за тридцать от этой самой деревни. Но какому-то умнику пришла в голову назвать этот населенный пункт так.
Люба тяжело вздохнула и поморщилась, вспомнив про Хелина. Вот кого ей сейчас меньше всего хотелось видеть, так это его. Еще вчера свидание с ним она считала избавлением, а сегодня… После того, как ее обнимал и гладил по голове Ким, ей никуда уже и ни с кем не хотелось.