Счастье
Шрифт:
– Ой, что вы, там дорого!
– Расслабься, на кусочек хлеба нам точно хватит!
Они вышли на улицу, и тусклый свет пасмурного дня показался слишком ярким для глаз, привыкших к полумраку квартиры. Воробьи наполняли тщедушный куст у подъезда, от их гомона сердце сжималось в предчувствии весны. Но до весны было еще очень далеко.
У мусорных баков во дворе стоял дедушка. Он выуживал бутылки, плющил ногой пивные банки, разрывал завязанные пакеты… В общем, являл собой довольно привычную, хотя и печальную картину.
И
Она остановилась. И на ее лице появилось беспомощное, паническое выражение – ну сделайте же что-нибудь! – которое он принял (и потом всегда принимал) на свой счет – и шагнул вперед, еще не зная, что скажет. Но ангелы, конечно, были тут как тут со своими подсказками.
– Доброго здоровья!
– Что?
– Хочу у вас книгу купить.
– Что?
– Я собираю редкие книги и, кажется, за этим экземпляром охочусь долгие годы. Можно взглянуть? Свердловск, тысяча девятьсот семьдесят седьмой. Да, именно! Из-за типографической ошибки тираж был пущен под нож. Осталось всего три книги. Две из них находятся в частных коллекциях – в Америке и Нидерландах… Вот это удача! Родная, посмотри, какое чудо – это же тот самый Луи Буссенар семьдесят седьмого года, о котором Илья Фабисович делал доклад на прошлой конференции!
Старик все твердил свое «Что?», а увидев пятитысячную купюру, проворно спрятал книгу за спину:
– Пойду к букинистам, так они, может, десять дадут!
Вдруг она оказалась рядом, обняла деда за плечи и сказала:
– Букинисты о ценности этой книги даже не догадываются. Таких специалистов, как мой муж, в мире единицы.
Старик обмяк, послушно взял деньги, отдал ей книгу и поспешил прочь, бормоча и качая головой.
«Она назвала меня мужем! – ошарашенно подумал новонареченный Алеша. – Да ладно. Я такой же муж, как это – редкая книга».
А вслух сказал:
– Спасибо за помощь! Теперь нам точно хватит только на хлеб! Зато на целый батон!
В магазине Алеша долго перебирал хлебные пакеты, смотрел дату на проволочных колечках и откладывал обратно.
– Можно и вчерашний, – робко предложила она.
– Можно и прошлогодний, если размочить. Но мне нужен с сегодняшним числом. На память.
Наконец он нашел, что искал. И на крыльце супермаркета аккуратно надел ей на палец кольцо из белой проволоки с напечатанной датой их знакомства.
– Разбогатею – сделаю настоящее, – сказал, будто оправдываясь.
– Это и есть самое настоящее… – Она покраснела и спрятала лицо в ладони.
– Ты так заразительно смущаешься, что я сейчас тоже провалюсь сквозь землю. Давай лучше преломим хлеб и пойдем на набережную ловить ветер.
– Чем ловить? – От удивления она смогла снова посмотреть на него.
– Какое счастье, что ты не спрашиваешь «зачем»! А чем? Так чем хочешь – ртом или капюшоном.
– А можно ленты к запястьям привязать!
– Или надеть коньки и подставить ветру зонт, как Циолковский!
Они медленно шли, перебрасываясь легкими фразами, ели каждый свою половину батона, и синий медведь смотрел у нее из рюкзака на крошки белого хлеба – для птиц, – которые она оставляла за собой, как Мальчик-с-Пальчик.
На набережной они встретили замерзшего пони в желтой попоне.
– Жаль, тут нет Петьки с Пашкой, вот было бы им счастье! – Она порылась в карманах и протянула пони кусочек сахара.
– Вы будто знали! – усмехнулась толстая девица-коновод.
– Всегда ношу с собой в надежде встретить лошадь. И вот – пригодился!
«Бывают же такие девочки, – удивился он. – Которые не выходят из дому без куска сахара для лошади…»
А вслух произнес:
– Кажется, я понял, зачем тебе медведь! На случай встречи с ребенком?
Она вдруг опять мучительно покраснела («Потому что ты угадал!») и воскликнула:
– Алеша, вы такой хороший! Можно я вам его подарю? На память?
– Ты что, решила со мной распрощаться? – испугался он, растерянно принимая синего медведя. – Какое еще «на память»? С чего это? Подожди!
Тут она заплакала в три ручья, чем еще больше его напугала, а потом неожиданно повернулась и шагнула к нему. Как в пропасть. Со всей бесповоротной решимостью своего маленького и слабого сердца.
И он, конечно, подхватил ее над этой пропастью, обнял и прижал к себе вместе с синим мишкой – крепко-накрепко, навсегда…
Девица-коновод мрачно закурила и дернула пони за уздечку:
– Идем, Борька! Тебе такое нельзя! Ты еще маленький!
– Санька, это удивительно! Ты же знаешь, как я всех боюсь, а с ним с первой секунды стало так спокойно, будто я сижу в моем лесу и знаю, что тут меня никто-никто, совсем никтошечки не найдет… Он отдал все деньги дедушке у помойки – и я поняла, что он добрый. И взрослый, и смелый. Ну а потом он угадал про самое важное! Про детей, которым плохо, что это для них я шью медведей… И так испугался, когда я сказала «на память». А ведь я просто не знала, что будет, и думала – вдруг мы больше не увидимся, а он такой хороший, и так хочется, чтобы что-то от меня осталось с ним… А он испугался по-настоящему, и я увидела, что зачем-то, совершенно непонятно зачем, нужна ему. Представляешь?! Это же чудо!
– Пора пришла – она влюбилась. А я уж думала, тебя никто никогда не расколдует, спящая ты моя красавица!
– Ну почему же? Ведь я и Алексея Степановича любила.
– Это не то. Мы его всем классом любили.
– Да! И он, кстати, тоже Алеша! Представляешь! Опять чудо!
– Чудо, чудо, не кричи, мальчишек разбудишь!
Глава третья
Алексей Степанович
Алексею Степановичу, их бедному учителю математики, она подарила своего самого первого медведя, сшитого вкривь и вкось из разных, не подходящих друг другу обрезков, подобранных в кабинете труда. Даже одинаковых пуговиц для глаз не нашлось: один был желтым, другой – черным.