Счастлива по умолчанию
Шрифт:
Но что-то я отвлеклась.
Так вот. Папу своего я люблю, и даже очень, но с его тезисом об успехе личности в корне не согласна. Точнее, с ребром жесткости данного тезиса. Конечно, престижная профессия – это определенный статус в глазах общества, с этим трудно поспорить. Но разве именно наличие статуса делает нас счастливыми? Разве кроме диплома солидного ВУЗа больше не за что себя уважать?
Ну, уж нет. Для меня гораздо важнее настоящее призвание и свое место в жизни. Вот если тебе повезло, и ты это место нашел– то будь ты хоть молекулярным биологом, хоть пятой скрипкой в оркестре,
То же самое и с человеком. Если есть он у тебя – любимый и единственный, для которого ты – дороже всего мира, так разве имеет значение, со статусом он или без? Шофер такси он, или подающий большие надежды стоматолог?
Нет, конечно, есть девушки, для которых это суть важно, но это точно не про меня. Я ведь Жорика любила просто так.
Да, я не выучилась на экономиста, как мечтали родители, и не стала инженером, как брат, но зато я такой парикмахер, что народ ко мне за два месяца вперед в очередь записывается. В рабочую смену чаю выпить некогда! И работаю в лучшем салоне города, куда возьмут не каждого. По центру хожу, как королева, оттого что все здороваются – особенно возле мэрии. А как не здороваться, когда все известные и важные личности у нас обслуживаются?
И, уж если на то пошл'o, так и зарабатываю не меньше брата. Два года деньги на машину копила, но ведь купила – Дэу Матиз! Да, не Феррари, так ведь Вовке четыре тысячи условных на квартиру безвозмездно отвалила. Лично мне и моей «Дэу»-шки выше головы хватает!
– Пап, ну причем тут Вовка и лестница? – опустила я плечи.
– Я же до последнего думала, что у нас с Жориком все серьезно. Что у нас семья будет, дети. Что он повзрослеет и поймет: мама, конечно, хорошо, но у него должна быть своя жизнь! Он ведь хороший и меня любит.
Папа фыркнул, мама вздохнула, а я тут же хмуро себя поправила, вспомнив телефонный разговор с несостоявшейся свекровью, из которого и узнала, что у бывшего появилась другая:
– Точнее, любил. Но теперь все! Надоело, хочу начать жизнь с чистого листа! Вот прямо сейчас и хочу! Вы правы, давно пора было разрубить этот гордиев узел и признаться, что ничего у нас не выйдет, пока жива Слеза Крокодиловна. Потому и ухожу. Завтра ветер переменится, Жорка снова будет торчать у подъезда, и я, как всегда, не выдержу. А я хочу выдержать, иначе мы так и будем двадцать лет мучить друг друга.
Шайба пролетела мимо ворот, тайм закончился, и родитель встал с дивана. Подтянул домашние штаны.
– Наташ…
– Постой, мать! – папа остановил маму, прижав к себе. – Все правильно наша дочь говорит! – кивнул одобрительно. – Только на этот раз, Наташка, уж если собралась, то так рубани, чтобы отсекло по-серьезному! – он сжал руку в кулак и потряс у лица. – А мы, если этого хорька тонконогого увидим, так и скажем, что ты на Аляску уехала. И нечего нашей дочери голову морочить!
– Серёж, успокойся! Наташа с Георгием сами во всем разберутся, - деликатно заметила мама, чувствуя, что Феякин старший зажигается.
– Да беспокоюсь я, Люд! Переживаю! Наташка слишком добрая у нас, вся в меня! Я ее, можно сказать, душой чувствую! Тонкими фибрами, не то, что ты!
Ой. А вот это папа зря – у мамы тут же развернулись крылья. Точнее, руки уперлись в боки, и вся деликатность исчезла, уйдя на крутом развороте в пике.
– Что-о?! – она водрузила очки на макушку и хлопнула ресницами. Сдвинула над переносицей брови.
– А ты думаешь, Феякин, я не чувствую? Я не переживаю?! Да у меня сердце больше твоего болит на все это смотреть! То сходятся они, то расходятся! То Жорка нашей Наташке супчики варит, глаз с нее не сводит, а то к маме бежит! То есть его ботинки в прихожей, а то уже нет! Не для того я дочь двадцать пять лет воспитывала, чтобы эта мымра Изольда со своим сыном ей голову морочили! Не для того сижу с тобой по полгода на даче, чтобы Наташка свою личную жизнь устроить могла! Ты думаешь, Сережка, у меня фибер нет?!
– Фибров, Люд.
– Да одна петрушка! Есть они у меня! И потоньше твоих!
– Мам, пап, вот не хватало еще и вам поссориться! – я подошла к родителям и чмокнула обоих в щеки. Вернувшись к порогу, поправила шапку и вновь взялась за чемодан. – Да не расстраивайтесь вы! Что будет, то будет, а я пошла!
– Куда? – задали вопрос родители в унисон, а Лайза еще и сверху подгавкнула.
Вот недогадливые.
– Искать свое счастье, конечно!
– Как всегда, к Машке? – смекнул папа, окликнув вдогонку.
Я на секунду остановилась и задумалась. Есть у меня закадычная подруга – Маша Малинкина. Чудо-человек, а не девушка. Мы с ней с детства не разлей вода. Как говорится, и в радости, и в трудности вместе. И детишек ее я обожаю, как своих собственных, но сегодня я уходила не к ней. Сегодня в жизни Машки светило солнце по имени Димка Гордеев, наш общий одноклассник, и я не собиралась Малине мешать.
По традиции мелодрам в этом месте, наверное, стоит пустить слезу. Все-таки у героини личная жизнь развалилась. На дворе холод, она уходит в ночь, и можно легко представить, как хрустит под ее ногами лед, оставляя в городе, скованном крепким морозом, одну… А я вдруг оглянулась и улыбнулась.
Когда ты родился оптимистом, невозможно не верить в светлое завтра!
– Нет, пап, не к Машке. Представляете, я себе на целых три месяца квартиру сняла! Шикарную, с гостиной и спальней! С местом на стоянке и балконом в десять квадратных метров! Буду жить, как царевна в тереме, на тринадцатом этаже! И главное, что в другом конце города!
– Три месяца? – ахнула мама и вернула на нос очки. Переглянулась с папой. – А как же мы, Натуль? Как же мы-то без тебя так долго?
Это была дилемма. Но ведь я могла приезжать? И звонить? Куда бы я ни ушла, здесь всегда будет мой дом.
– Мам, ты меня двадцать пять лет воспитывала, поживите уже наконец-то для себя, ладно? А мне пора понять, смогу я быть одна, или нет.
Дверь открылась, и я ушла.
Когда дети взрослые, их сложно остановить вопросами
Глава 2
***
Мамы есть у всех – должны быть. Вот и у Георгия Либермана она была – крепкая, рослая женщина по имени Изольда Моисеевна, шестидесяти двух лет от роду. Цепкая, как паучиха, и такая же волевая, как сосланный на остров Наполеон. Ко всему прочему еще и жутко ревнивая.