Счастливцы и безумцы (сборник)
Шрифт:
Через три месяца я вижу в теленовостях знакомую мне чёрную «ауди», подробно прошитую пулями вместе с владельцем.
4
Мне до смерти неохота обобщать.
Самая вкусная и питательная мысль, войдя в разговорную моду, становится пустоватой и холестериновой, вроде гамбургера.
Один гениальный античный мужчина в сандалиях на босу ногу, устав покоряться божеским прихотям и холодея от собственной дерзости, заявил открытым текстом раз и навсегда: «Ничто в
Сегодня любая самопальная астрологиня объяснит вам за три копейки, сколь не случаен кирпич, прилетевший вон с той крыши. А за пять копеек напомнит о троюродном дедушке, чей кровавый порнографический грех вам предстоит искупить своей жизнью по полной программе.
Хочешь показаться тонким, сведущим, глубокомысленным – скажи при удобном случае: «О! Это не случайность!» Беспроигрышная фраза. Частота её употребления уже выходит за рамки бытовых приличий. Ну буквально всё не случайно. А очень даже закономерно.
Но поскольку божеским прихотям и капризам не видно конца, я бы рискнул заметить, что Бог Случайностей ревнив как никто – поэтому нет более тоскливой затеи, чем женить его на Закономерности, которая с умным видом принадлежит всем и каждому.
5
Самолёт вылетает из Лондона меньше чем через два часа, а я до сих пор гуляю на подступах к старинному вокзалу Кингс-Кросс и не тороплюсь идти в подземку. Я уже месяц в Великобритании – за весь месяц ни одного русского слова ни с кем, и я ловлю себя на том, что уже и думаю частично по-английски. Ладно, думаю, I have to go, так можно и опоздать на этот bloody airplane.
Ещё на минуту застреваю у перекрёстка, потому что меня тихо окликает профессионалка средних лет. На высоких оленьих ногах, в коротеньком платье, с измученным лицом. Мне очень знакома эта гримаса. У нас, например, на улицах есть тётки, торгующие сизыми семечками из мешков. Они сидят на улицах в любую погоду, и выражение лиц у них именно такое – терпящих бедствие. Все идут мимо. Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь покупал эти семечки. Разве что воробьи прицениваются.
Диалог с профессионалкой у нас происходит изумительно краткий. Хемингуэй бы позавидовал.
– Sex?
– No.
– Why?
– I'm busy.
– No problem.
Воспитание, блин, такое. Не позволяет сказать женщине в лицо: не хочу я тебя, не грызу я этих семечек.
В аэропорт Хитроу мне ехать подземкой минут сорок.
При переходе от линии Виктория до линии Пикадилли разглядываю пассажиров и замечаю раз в трёхсотый: в «мировой столице моды» люди одеты как попало. Не в том смысле, что плохо (хотя встречаются и очень плохо одетые), а примерно по такому рецепту – завязываем себе глаза, ныряем в шкаф с одеждой (желательно чужой) и быстро-быстро напяливаем всё, что нащупали. Какой там, на фиг, единый стиль и выдержанный тон! Плюнуто и забыто. Лишь бы удобно. Первенство в моём сердце держит один роскошный седовласый джентльмен, катающий детскую коляску по улице Пикадилли в смокинге и лёгких сандалетах.
На
Подозреваю, что в аэропорту уже идёт регистрация на рейс. Остаётся ехать совсем недолго. На всякий случай заглядываю в схему подземки – и с ужасом осознаю, что не знаю, на какой станции выходить!
Нет, я, конечно, помню, куда еду. Ещё не совсем сбрендил. Но тёмно-синяя линия Пикадилли заканчивается петлёй из двух остановок:
1) Хитроу. Терминалы 1, 2, 3;
2) Хитроу. Терминал 4.
Откуда мне знать, в каком терминале мой самолёт? Билет об этом умалчивает.
В прошлых английских поездках в аэропорт меня доставляли друзья. Как ценный дипломатический груз. Прижимали и обцеловывали. Кое-кто слезу пускал. Говорили: «Never mind», не бери в голову! Сейчас они носятся где-то в Португалии. А я один, и я реально опаздываю.
Выхожу на Хэттон-Кросс (третья от конца остановка) – перекурить и подумать. К счастью, станция наземная: за сигарету не оштрафуют на 200 фунтов. Но там и штрафовать некому. Абсолютно пустая платформа, если не считать худощавой рыжей англичанки, которая ждёт поезда в ту же сторону, что и я. Стоит и как бы невзначай разглядывает меня. Могу тоже поразглядывать. Кого-то она мне напоминает. Ну да, Сьюзан Сэрэндон времён «Тельмы и Луизы». Только лучше.
Пусть даже и Сьюзан. Может, присоветует чего-нибудь.
Подхожу и на своём уникальном английском выражаю печальное сомнение в номере терминала.
Её не смущает мой уникальный английский. Она интересуется: «Which airline?», а затем уверенно сообщает номер. Который я забываю немедленно. Потому что в эту минуту что-то поразительное происходит в глазах. Как бы тихое соглашение. Или сговор. Нет, не в том смысле. Ну представь, ты идёшь один – всю жизнь один – в довольно-таки жёсткой, чужеродной среде, и где-то в пограничной области, на контрольной полосе узнаёшь в лицо своего человека. Настолько своего, что и знакомиться не надо.
В следующую минуту – два одновременных действия: я закуриваю, и приходит поезд. Двери открываются. «Mind the gap!» У рыжей Сьюзан происходит внезапное раздвоение. Ноги направлены к поезду, лицо – ко мне:
– Там ведь не курят! – говорит она, растерянно улыбаясь.
Я киваю: дескать, понятно, следующего поезда подожду. За поездами не бегаем.
Она входит и оглядывается на меня из вагона всё с той же растерянной улыбкой. Как если бы мы собрались ехать вместе, и вот на тебе… Двери закрываются. Она оглядывается ещё раз – в окно. А я стою, держась, как за последнюю соломину, за свою придурошную сигарету, и точно знаю, что бог случайностей (напишу его с маленькой буквы) такого не прощает.