Счастливое Никогда. Уютное Нигде

Бреннер Марина

Так задавать вопросы - это было в ее стиле, принцесса могла начать выяснять какие - нибудь подробности посреди разговора совсем на иную тему.

Вот и сейчас произошло тоже самое.

Накормив Дениора, она опустила его на пол. Мальчик несколько минут постоял на еще слабых ножках, уцепившись запачканной в варенье рукой за юбку матери, потом бухнулся на пол задницей - так было безопаснее.

Надо сказать, что рос и развивался мальчик слабо, плохо. Ходить начал только - только, а говорить еще даже и не пытался. Особо удивляться не приходилось - послевоенные дети

крепким здоровьем не отличаются. Дениор был жив, он родился быстро, без видимых пороков тела и внешности, чем изобиловали теперь многие новорожденные.

Будущий преемник был хорошеньким, с первого взгляда на него становилось ясно, что в будущем с женским полом проблем у такого красавчика не возникнет. Если, конечно...

...выживет потомок Адиона. Если выживет. Такой разговор подслушал однажды оборотень от няньки с горничной.

Толстая краснолицая бабища, уперев руки в боки, вещала, нависая на низкорослой, остроносой девушкой:

– Дохлый он. Жизни нет в мальчишке. Болеет все... Хнычет. Да и понятно - матери не сдался, отец сбоку припеку! И не спорь, таким, как Дениор, наказания полезны.

Нянька схватила было за руку заплакавшего мальчишку, как тяжелый звериный выдох заставил ее разжать пальцы.

– Что здесь?
– металл зрачков полоснул, будто надвое распорол испугавшуюся бабу - Что, блять, происходит?!

Нянька выпустила тощую детскую ручонку и присела, чуть ли не прижалась к полу. Дыхание ее стало коротким, как свист.

– Да бьет она его.
– тут же наябедничала горничная, пользуясь случаем выслужиться перед хозяином - Со всей руки шлепает.

Лимбрий начал говорить мееедлеенно, сейчас он походил даже не на громадного кота, а на змею или, хуже того - на совершенно неведомого этому миру зверя.

По темной коже пробежали полосы, повторяющие направление кровеносных сосудов, рваные тире, пунктирные линии.

Подушечки пальцев выбросили когти, щелчок если и был слышен - то слегка. Горничная взвизгнула и опрометью бросилась вон из зала, сузившегося вдруг до минимальных размеров и ставшего холодным.

Плотный воздух взрезало тяжелое, тугое шипение:

– Не бью баб. Тем более, таких калеченных на голову дур, как ты... А вот убить могу, это не запрещено. Пошла вон. Из города - вон. И не прячься, не вздумай. Найду... ведь.

Надо ли пояснять, что толстуха пропала и из замка, и из Брангдора в миллимомент?

На смену ей в спешном порядке была найдена другая нянька, невысокая, круглолицая, глуповатая девчонка из беженок. Альмира оказалась покладистой, добродушной и чистоплотной - ничего другого и не требовалось. Дениор тянулся к ней, полюбил ласковые руки и незатейливые песенки, которые девушка пела ему почти постоянно.

Тянулся ребенок и к Элиджару, безошибочным каким - то чутьем определив в нем родственную душу.

Оба были ничьи. Оба были рождены ни для чего.

В Нигде.

Мать мальчик воспринимал просто на каком - то природном, животном уровне: звук голоса, запах, инстинкт. Он был доволен уже тем, что Меридит никогда не обижала его: не кричала, не ругала, не шлепала. Но и других вещей она тоже не

делала с ним.

Не играла. Не пела песен. Не целовала. И на руки брала только, чтоб покормить. Ну, или когда нянька была занята другими делами.

Дениор получал от отчима - защиту, от матери - питание, от няньки - заботу. На маленькому ростку этого было недостаточно. Любви он не видел. Может, поэтому и болел, и хныкал.

А может, и не поэтому. Послевоенные дети такая морока! Возрождение всегда длительно и болезненно.

– Альмира!

Нянька прибежала сразу, что - то жуя на ходу. Поклонилась, подхватила мальчишку с пола, унеслась прочь, оставив запах самоваренного мыла и подгорелого сала.

Меридит положила руки на стол.

– Ты не ответил, Элиджар.

– Это допрос?

Девушка усмехнулась краешком рта.

– Просто спросила, что такого? Ты - то все обо мне знаешь, а я...

Оборотень проводил взглядом ушедшую Альмиру. Потом перевел его на Меридит.

– Ты не любишь своего сына.
– резюмировал он - Это не плохо и не хорошо, всё можно понять. Но все - таки... Будь к нему потеплей, хорошо? Он не при чем.

Принцесса вздрогнула так, как будто ее застали внезапно за каким - нибудь мерзким делом: воровством, например. Ощущения у ней сейчас и были такие же, как у глупого, неудачливого вора, схваченного за руку и припертого к стенке.

Нервно побарабанив пальцами по столу, опустила глаза, стараясь сдержаться. Выдохнула. Вдохнула несколько раз. Опять выдохнула. В зале стало тихо, как в могиле, несмотря на смешанные звуки, доносящиеся с улицы. Несмотря на мерное тиканье старинных громадных старинных часов в углу. Часы эти то спешили, то отставали, показывая горхат знает какое время. С кухни доносилось мерное звякание - там мыли посуду, терли ее золой, песком, окуная в вонючую пену из самодельного мыла. Потом - в теплую, мягкую воду - нежную и ласковую, как первые поцелуи или кошачья шерсть...

– Я люблю Дениора.
– Меридит произнесла это тихо и хрипло - Но... я... Ты не ответил на вопрос.

Элиджар посмотрел исподлобья, холодно.

Принцесса поднялась с места. Ей до горхатовых костей надоели уже все эти тайны, недомолвки, холод, лед. С чего - то внезапно вспомнилось детство - радужное и яркое, но быстро исчезнувшее, укатившееся и затерявшееся в траве сияющей бусиной.

– Не хочу я отвечать на твои вопросы, принцесса.

– Почему?

Шорох часов, тик - так, тик - так. Скрип снега под ногами прохожих, звяканье посуды.

Дыхание. Дыхание двоих, тяжелое и тугое, пахнущее горечью и гарью.

– Потому - что я тебе не верю, Меридит Окрехайская.

Вот и в самом деле - с чего бы ему ей верить? Слова его сначала остро кольнули в самое сердце и тут же боль успокоилась, растворилась без следа. Меридит было как - то даже и не обидно.

Ее мужчина сказал правду - какое доверие может быть к ней? К ней, которая его просто не заслужила. Но, с другой стороны...

– Это плохо, Элиджар. Очень плохо. Я то ведь тебе все рассказала... честно. Чтобы ты не обольщался, не обманывался на мой счет