Счастливые дни в аду
Шрифт:
– Это не моя вина, Молли, – извинился мистер Уизли.
Оба вздохнули.
– Я знаю. Иди, – сказала она, наконец.
Когда муж вышел из дома, миссис Уизли почувствовала руку на плече.
– Что-то случилось, мама? – тихо спросил Фред.
– Гарри пропал, Фред, три дня назад.
Фред замер. Его рука задрожала.
– Нет. Это неправда… Мама, скажи, что это неправда… что сделает Рон, если?..
– Что я сделаю? – спросил новый голос.
Это был Рон.
Миссис Уизли и Фред стояли в полной тишине. Они не осмеливались что-либо сказать.
Рон стал подозревать что-то.
– Эй, да что же происходит? – он удивленно поднял бровь. – Что случилось? Мама?
– Дорогой, поди сюда, – ответила миссис Уизли и крепко обняла смущенного сына. – Гарри пропал… три дня назад, – пробормотала она в ухо Рону. Ей потребовалась вся сила, чтобы удержать внезапно обмякшее тело сына от падения.
– Сядь, милый, – тихо сказала она и с помощью Фреда усадила Рона на стул. Оба мальчика были ужасно бледными, но Рон был в худшем состоянии.
– Он… он же не умер, правда? – дрожа, спросил Рон.
– Мы не знаем, дорогой.
– Это был Вы-знаете-кто, – это не было вопросом.
– Этого мы тоже не знаем, Рон. Но я весьма уверена в этом.
Она крепче обняла и стала укачивать сына.
– К сожалению, мы не знаем.
– Я не хочу, чтобы он умер, мама! – беспомощно закричал он. – Он не умрет, мама, скажи, что он не умрет?
– повторял он снова и снова, и тело содрогалось от тихих рыданий.
– Он не умрет, Рон. Конечно, нет, – миссис Уизли осторожно погладила сына по голове. – Он вернется, вот увидишь!
И, не в силах сдержать слезы, она зарылась лицом в его волосы.
– Он вернется.
Глава 5. Достоинство до конца
Снейп чувствовал, что никогда еще так сильно не мучился, хотя он всего лишь стоял рядом с Волдемортом и наблюдал за пытками в основном молчащего Гарри в течение многих часов. Он заметил, что физические истязания было труднее всего бессильно наблюдать, даже хотя он точно знал, что проклятья гораздо болезненнее и мучительнее. Но просто видеть, как кто-то касается Гарри руками, нанося ему вред, было крайне невыносимо. Он никогда не чувствовал такого раньше: сердце частило, ладони вспотели, тошнота душила горло, и он мучился. Мука. Это было странно, никто его даже не касался, а он все равно мучился, его терзала абсолютно физическая боль.
Они заставили его наблюдать «работу» Эйвери бритвой, за все больше и больше увеличивающейся лужей крови под слегка дрожащим и полностью обнаженным телом. Иногда Гарри открывал глаза, ища взглядом поддержки, и, очевидно, чувствовал облегчение, когда ему ловил его взгляд.
Но, так или иначе, каждый разрез мучил Снейпа сильнее, чем проклятья, избиения, Круциатусы, которые он получил в течение собственных пыточных сессий, и чувствовал, как его сердце разрывается пополам.
– Ааааааа! – застонал Гарри, когда Эйвери осторожно раскрыл очередной разрез пальцами. Снейп съежился.
– Ай, ай, Северус. Тебе не нравится мое маленькое представление? Почему? Я помню время, когда такое представление доставляло тебе удовольствие! Я запланировал его только для твоего удовольствия!
Снейп отчаянно смотрел на лицо мальчика, он не хотел разговаривать об этом с Волдемортом, не хотел вспоминать прошлые грехи; нынешняя ситуация была достаточно мучительной, и больше всего он не хотел разговаривать с Волдемортом или с кем-нибудь еще.
– Почему мне кажется, что я уже видел очень похожую сцену? Ты, трусливо смотрящий на мальчика… более смелого мальчика, чем ты когда-либо был… У тебя тоже чувство дежа вю, Северус?
Слова Волдеморта проникли в сознание, усиливая его собственные воспоминания и мысли, и Снейп должен был бороться, чтобы не выдать своего отчаяния. Проклятый ублюдок был прав. Он был трусом. А поведение Гарри было действительно таким же, как у Квайетуса. Но он уже давно заметил это, в самом начале всего этого…
В течение сессий пыток и разговоров в камере Гарри вел себя так похоже на Квайетуса, единственного человека, которого Снейп действительно ценил и любил всем сердцем, Квайетуса, маленького и умного Квайетуса, сердечного и заботливого Квайетуса, который стоял перед Темным Лордом, истекая кровью и шатаясь, но без страха говоря: «Я никогда не буду Вашим», и он был прав.
Квайетус, который умер здесь, в Поместье Кошмара, в Главном зале после шестого раунда, а он, Северус, не смог помочь ему…
В тот день Снейп решил умереть.
Его ненависть к Моуди, проклятому аврору, тоже была следствием этого: в одинокой темноте Азкабана, где он должен был находиться шесть месяцев, он бесконечно переживал те ужасные мгновения своей жизни – смерть Квайетуса, его стоны и дрожь от причиненной ему огромной боли, и, наконец, безжизненное тело брата в центре зала … Это был бесконечный фильм в его сознании, он мог видеть все происшедшее с первого мгновения до похорон на кладбище Хогсмида, и знал, что все это выжжено в его глазах, в его сознании; картины, которые он не сможет забыть, никогда не сможет не вспоминать.
Волдеморт видел это шоу только один раз. Но для него оно было слишком знакомым. Мальчик, с достоинством стоящий в центре зала, с поднятой головой, с открытыми глазами. Черные глаза – и зеленые глаза. Глаза Квайетуса и глаза Гарри.
Снейп не замечал слез на лице, когда стоял прямо, широко раскрытыми от ужаса глазами. Он почти в трансе видел, как лицо Гарри внезапно превращается в лицо Квайетуса и обратно, он мог видеть полный боли взгляд, полный боли, но и полный жизни, смирения, прощения. Боль без капитуляции, сила без агрессии, смерть без страха…
– Я по-настоящему рад, мой дорогой профессор, что ты, наконец, получаешь удовольствие, – услышал он слова Самого Большого Ублюдка, которые тот пробормотал ему на ухо, и затем заметил свои слезы. Но он не вытер их. Было уже слишком поздно: Волдеморт уже заметил его слабость – его чувства к мальчику. Скорее всего, он предал Гарри своим поведением, но ничего не мог с этим поделать. Он попытался как-нибудь взглядом передать мальчику свою силу, мысленно поддержать его, он отчаянно хотел быть на месте Гарри, принять его боль, отдать свою жизнь за мальчика… Спасти его…