Щит героя

Маркуша Анатолий Маркович

– Собственно, я не искал встречи. К чему? Он тоже...

– Гоги произвел на меня самое, знаете ли, хорошее впечатление. Неужели вы до сих пор не забыли и не простили ему той истории?

– Вы думаете, такое можно забыть? К счастью или, к сожалению, даже не знаю, что вернее, у меня хорошая память. Я ничего не забываю. А простить... так не мне же идти к Цхакая...

– Да он бы пришел, но боится.

– Интересно человек устроен - напакостить не страшно, а прийти и сказать виноват - страшно...

На этом разговор обрывается. Валерий Васильевич прав - грешить легче, каяться труднее, даже если тысячу раз сознаешь: виноват, виноват, виноват...

Приходит Галя. Валерий Васильевич расставляет посуду, и мы садимся обедать. Пока Галя рассказывает о посещении врача, я стараюсь соединить облик этого, домашнего Карича с тем, который действовал в Гогином "кино".

И странное дело, Валерий Васильевич, муж Гали, отчим Ирины и Игоря, пожилой, грузно сидящий на месте Пепе, делается вдруг гораздо симпатичнее и понятнее. Смотрю на них рядом - на него и Галю, замечаю, как внимательно он слушает, как настораживается, когда она говорит о кардиограмме, в которой изменился какой-то ответственный зубчик, как улыбается словам: "А вообще бы я всю эту медицину с удовольствием взорвала - пугают, пугают..."

– А ты совсем и нисколько не боишься?
– спрашивает Валерий Васильевич.

– В том-то и дело - боюсь. Стала бы иначе я к ним ходить!

– Надо тебя, Галя, в Кисловодск отправить. Воздух, горы...

– А Игорем кто заниматься будет?

– Чего им заниматься? Если он сам себе не поможет, никто не поможет.

Вероятно, это уже не первый разговор об Игоре, мне кажется, что Гале эта тема неприятна: и уйти от нее не получается, и решить ничего не может.

– Слушайте, люди, - вмешиваюсь я, - смотрю на вас, и хочется спросить: - Где это вы так здорово нашли друг друга?

– Под дождиком, и не друг друга, а он меня.
– Показывает Галя глазами на Валерия Васильевича.
– Ехала я из города, мотор заглох. Вообще-то срамота, и признаваться в этом стыдно - машину водить умею, заправить могу, протереть, а дальше - тундра в двенадцать часов ночи... Меня еще Петя ругал. Ну остановилась машина, я на стартер - никакого впечатления. Что делать? Вылезла под дождик и голосую. Машин на шоссе полно, и все мимо. Кому охота мокнуть? Я даже психовать начала. Ребята дома с ума сойдут - куда мать девалась, и позвонить неоткуда. Тут останавливается автобус, выходят люди. Ежатся. И он появился...

– Он - это я, - усмехается Валерий Васильевич.

– Но я же не знала, как тебя зовут. Подходит и спрашивает: "Не могу ли, дамочка, быть вам чем-нибудь полезен?"

– Положим, "дамочка" я не говорил, спросил: "Помочь надо?"

– Ну может, и не говорил "дамочка", все равно ты мне активно не понравился. Но делать нечего. Говорю: "Если вы понимаете в автомобиле, помогите".

– А сама была уверена, что я ни черта не смыслю, а просто вяжусь?

– Ты и вязался! Что, неправда? Правда! Командует мне: "Откройте капот!" Открыла. "Нажмите на стартер!" Нажала. Спрашивает: "Насос есть?" "Ну, - подумала я, - специалист! Насос ему нужен!" Говорю: "Должен быть в багажнике".
– "Откройте багажник". Короче говоря, что-то он в моторе продул...

– Не что-то, а бензопровод! Подачи у тебя не было.

– Значит, продул и говорит: "Запускайте".
– "И запустится?" спрашиваю. А он: "Обязательно, куда ему деваться". И запустился. "Заплатить, - думаю, - надо и как-то неудобно деньги предлагать". Но все-таки полезла в сумку. Он увидел и спрашивает: "Интересно, сколько же собирается дамочка отвалить?"

– Не говорил я "дамочка", никогда я этого слова не произношу...

– И сколько я тебе заплатить собираюсь, тоже не спрашивал?

– Спрашивал. Это было.

– Я говорю: "Теперь, насколько я знаю, цена стандартная - на бутылку. Или мало?" И тогда он мне заявляет: "Не мало, но я не пью".
– "Как же быть?" - это я у него спросила. А он и говорит: "Может, разрешите пока в машину сесть, а то дождик".

– И тут уж Галина Михайловна точно решила, что я обольститель и мелкий жуир. Однако не пустить в машину было неловко - дождь правда шел. Пустила. А у самой вид взбесившейся королевы...

– Не ври, Валера, я очень спокойно держалась. Только один момент был, когда ты сказал: потрогайте мне лоб...

– Но глазом не моргнула и потрогала.

– А у него, наверное, тридцать девять, весь горел. И я, конечно, спросила, куда его отвезти. И услышала... Что ты сказал?

– А что? Все, как на самом деле было, так и сказал: дома у меня больше нет - одна прописка, ехал я в этот поселок, чтобы снять комнату, да не рассчитал сил и теперь даже не знаю...

"Господи, - подумала я, - как все глупо получается. К себе взять его не могу - дети, соседи... ясно. И на улице бросить не могу..."

– В жизни не забуду, как она меня спросила: фамилия, имя, отчество? Я представился и попробовал что-то сострить относительно анкеты. А она строго так говорит: не ломайтесь, Валерий Васильевич. Сейчас я вас отвезу к одной старушке, представлю фронтовым другом, а там посмотрим...

– И ты знаешь, к кому я его свезла? К Шурке.

– К какой Шурке?

– Медсестрой у нас в полку была. Шурка Арефьева, оторва, ругательница, но добрая душа! Помнишь?

Действительно, припоминаю я, была. Некрасивая, много старше нас. Жалостливая и к мужчинам очень даже снисходительная.

– А она разве здесь?
– спрашиваю я.

– В Москве. В больнице работает. Одинокая... Вот так мы и нашлись. Все.

– Как все?
– очень серьезно спрашивает Валерий Васильевич.
– А самое главное что ж не рассказываешь?

– Ну ладно... Завалились мы к Шуре, а та говорит: "Ничего ты мужика подобрала, подлечим, сгодится..."

– Александра Федоровна сразу оценила! А Галина Михайловна еще долго в сомнениях пребывала. И почему решилась...

– Только не хвастай, Валера! Я тебя умоляю.