Щит и меч (четыре книги в одном томе)
Шрифт:
— А какое ему дело?
— Ну как же! Ты мог бы содействовать приезду в Германию ценного человека, соблазнив его дочь. И дядя Вилли был бы в восторге от своего племянника.
— Ты что, действительно считаешь меня негодяем?
— Нет, почему же? Если рейху нужен ценный еврей, надо сделать то, что нужно рейху.
— Ты как-то странно изменился, Иоганн. Почему?
— Ты тоже. И, возможно, оттого, что мы оба начинаем думать так, как полагается
— Но это отвратительно — то, что ты мне сейчас говорил.
Вайс пожал плечами.
Генрих задумался. Потом спросил:
— Значит, ты советуешь мне не уезжать отсюда и стать если не зятем, то хотя бы учеником Гольдблата?
— А что тебе говорил Функ?
— Он требует, чтобы я не медлил с отъездом.
— Тогда что ж, тогда у меня к тебе одна просьба: скажи Функу, что берешь меня с собой.
— Я и не мыслю иначе. Какие могут быть препятствия?
— Но ты так ему скажешь?
— Без тебя я не поеду, — твердо заявил Генрих. — ты сейчас единственный близкий мне человек. — Улыбнувшись, он проговорил: — Я даже не могу понять: ведь знакомы мы всего несколько месяцев, а у меня такое ощущение, будто ты мой лучший друг.
— Благодарю тебя, Генрих, — сказал Иоганн.
Генрих пожал протянутую руку, помедлил и обнял Вайса…
Рано утром, как всегда точно, минута в минуту, Иоганн Вайс подал машину к подъезду.
Функ приказал ехать в гавань.
Последние переселенцы должны были отправиться по железной дороге. Несмотря на это, Функ, пользуясь ранее выданным ему пропуском, каждый день посещал Рижский порт, обходил причалы и просил Вайса фотографировать его на фоне портовых сооружений.
Развалившись на сиденье, Функ заметил одобрительно:
— Аккуратность и точность — отличительная черта немца. Ты был вчера вечером у Генриха Шварцкопфа?
— Да, господин крейслейтер.
— Кто еще там был?
— Дочь профессора.
— Как провели время?
— Берта и Генрих поссорились.
— Причина?
— Генрих дал ей почувствовать свое расовое превосходство.
— Мальчик становится мужчиной. При тебе звонил профессор?
— Да, господин крейслейтер.
— У Генриха испортилось настроение после разговора с профессором?
— Нет, господин крейслейтер, я этого не заметил. Но он был взволнован.
— Чем?
— Разрешите высказать предположение?
Функ кивнул.
— Рудольф Шварцкопф работал под руководством профессора. И сыну Шварцкопфа, возможно, хотелось бы, чтобы некоторые, особо важные работы его отца, выполненные совместно с профессором,
— Генрих растет на глазах, — одобрил Функ. — Не только его, но и нас это тоже беспокоит. Но дочь Гольдблата привела в дом латышей, которые представляют советскую власть, и они не разрешили взять бумаги — описали их и опечатали. Мы обратились с протестом к своему консулу.
— Консул, несомненно, потребует, чтобы все бумаги Шварцкопфа были возвращены наследнику.
— Да, так и будет. Но мы рассчитывали вернуть Генриху и то, что не полностью принадлежало его отцу.
— И теперь ничего нельзя сделать?
— Мы думаем, — со вздохом произнес Функ, — что потеряли эту возможность. — Он взглянул на своего шофера. — Ты мне будешь рассказывать про Генриха все, как сейчас?
— Я это делаю охотно, господин крейслейтер.
— И будешь делать впредь, даже если тебе не захочется. — Он помолчал. — Ты выедешь в Германию вместе с Генрихом. Так мы решили. Ты доволен?
— Да, господин крейслейтер. Я рассчитываю на Генриха, его дядя может помочь мне попасть в тыловую часть. Не очень хотелось бы сразу на фронт.
Функ усмехнулся:
— Ты со мной откровенен. Это хорошо! А то я не мог понять, почему ты так бескорыстно дружишь с Генрихом. Это подозрительно.
В гавани Функ приветствовал служащих порта, поднимая сжатый кулак и произнося при этом:
— Рот фронт!
Но никто не отвечал ему тем же. Рижские портовики хорошо знали, кто такой Функ.
Несколько десятков тысяч немцев, живших в Латвии, имели свое самоуправление: «Дойчбалтише фольксгемейншафт» — «немецко-балтийское народное объединение», которое расчленялось на отделы: статистический, школьный, спортивный, сельскохозяйственный и другие.
Статистический отдел занимался регистрацией всех немцев по месту жительства. Для этого страна была разделена на районы — «дойчбалтише нахбаршафтен».
В провинции, где жило сравнительно мало немцев, главным образом фермеры, одна нахбаршафт соответствовала области, а в городах Риге, Либаве и других — району. Начальник района назывался нахбарнфюрер. Пять-шесть районов составляли зону — крейс, во главе которой стоял крейслейтер. Каждый, кто принадлежал к организации, платил в нее членские взносы. Когда в сентябре 1939 года началось переселение желающих вернуться на родину немцев, «Немецко-балтийское народное объединение» возглавило всю работу с переселенцами. Был составлен план. Назначены для каждой зоны день и час выезда.