Щит на вратах

Библиотека располагалась в старинном, с колоннами, атлантами и кариатидами, здании на углу Юленсгате и тихой улочки Грига. Перед

Матиас подпер рукой подбородок и, оторвавшись от книги, задумчиво посмотрел в потолок с бегающими тенями. Потом осторожно, чтобы не отвлечь читающих, выглянул в окно, наблюдая, как, медленно кружась, падают на землю желто-красные кленовые листья. Осень… Матиас любил осенью только не такую, веселую, солнечную, с синеглазым небом и разноцветной шуршащей листвой, а настоящую, позднюю, с пронзительным ветром, сыростью и дождем пополам с мокрым снегом. В такую пору хорошо сидеть дома у окна, размышлять, представляя себя великим героем. Матиас не выносил ни улицы, ни сверстников, ни шумных игр — его влекли лишь собственные мысли да таинственный шепот страниц в старинных, тщательно оберегаемых библиотекарями книгах. Сколько себя помнил, Матиас всегда был один. В раннем детстве он боялся даже выйти на улицу, опасался шумных игр — вдруг толкнут, обидят, начнут насмехаться… Так бывало, и довольно часто. Нет, уж лучше дома, с книжкой. Дождавшись, когда родители уйдут, он любил представлять себя могущественным повелителем, каким-нибудь древним или сказочным королем, полным властелином над жизнью и смертью подданных. Для большего правдоподобия Матиас делал куклы — приклеивал к картонным человечкам вырезанные из общей фотографии лица одноклассников, и потом…

А ну, пойди-ка сюда, забияка Хансен! Ты, говорят, обижаешь некоторых своих одноклассников? А вот выслушай-ка смиренно указ: за все про все отрубить тебе правую руку! И ножницами — чик! Ага, плачешь? То-то!

А ты, Лиззи Марз? Чего там, в уголке, жмешься? Стесняешься? А ну-ка, за ушко да на солнышко! Говорят, в диско-клуб захаживаешь? Пляшешь там с Хансеном? А вот поджечь тебе ноги… Где спички? Ага… Ну, теперь попляши! Что, несладко? А где ж твои подружки-хохотушки, Снайде с Анне-Лийсой? И в самом деле — где? В ящике стола что-то их не видно. И под тахтой нет. Да где же? А, в книжке, закладками. Ну-ка, вылезайте, не прячьтесь. Что бы с вами сделать-то? Руки поотрывать? Или отрезать головы… Нет, потом опять приклеивать. А, повешу-ка я вас за ноги! Вот и нитки, и кнопки — болтайтесь… А это кто тут, под книжкой? Йохансен? Ты, что ли, Ханс? Ага, ты… Ну, вылезай, вылезай, чего там затихарился? Помнишь, вчера насмехался надо мной с толстяком Рольфом? А на географии плевался из трубочки манной крупой? Не ты? Ах, Хансен с Рольфом. Но и ты тоже, милый. А потому сейчас попляшешь, сейчас узнаешь, сейчас…

Матиас улыбнулся и, отвернувшись от окна, вчитался в книгу. Не то чтобы он так уж любил читать, нет, просто просматривал текст да любовался картинками, если были. Однако точно знал — никто из его одноклассников не захаживает в библиотеку, в лучшем случае, что задано на уроке, скачают из Интернета, а вообще—спишут. Он, Матиас Шенн, один такой, книжник. Это как-то возвышало его в собственных мыслях, принижая, в свою очередь, других. Хансен, Ральф, Йохансен? Да кто они такие? Жуткие, примитивные типы.

Ветер раскачивал ветви росших под окнами кленов, на стене, под самым потолком, бегали солнечные зайчики, с улицы доносились крики играющих детей. Матиас недовольно поежился — надо же, и здесь нет тишины и покоя. Глянул на часы — старинные, настенные, в резном деревянном футляре, — захлопнул книгу. Пора было идти, не стоило опаздывать к ужину, нарушать заведенный ритуал. В общем-то, Матиас не любил родителей, впрочем, как и они его. В их семье каждый занимался своим делом — Матиас учился, отчим работал (где, Матиас точно не знал; да и не стремился знать, больно надо), мать вела домашнее хозяйство. Не очень-то у нее получалось, потому наняли экономку, какую-то русскую. Говорили, у себя там, в России, она была учительницей. Оно и видно — старая грымза. Интересный жизненный выкрутас — из учителей в прислуги. Хотя в России учителям очень плохо платят, они там все нищие. Впрочем, черт с ними.

Выйдя из библиотеки, Матиас обогнул стайку играющих в догонялки подростков и, повернув на Юленсгате, остановился, дожидаясь трамвая. Вокруг было тихо, спокойно, почти безлюдно. Жаль, что почти… Матиас воровато оглянулся — ага, вон там, на тротуаре, какая-то парочка, сейчас завернут за угол… завернули. На скамейке в сквере старик в берете читает газету. По сторонам не смотрит. Попробовать, что ли? Ну да, вроде бы никого знакомых нет.

Еще раз оглянувшись, Матиас решительно пересек улицу и, перепрыгнув лужу, подошел, к магазину для взрослых. И тут повезло — никого. Может, потому что рано? Сердце отдавалось в висках молоточками крови. Набрав побольше воздуха, Матиас протянул руку к двери. Вошел… Нет, ему не нужны были пластиковые фаллосы и прочие сексуальные игрушки. Журналы! Хотя бы один. Из тех, что стоят высоко на полках. «Пентхаус» или что покруче. Оглянувшись на продавца, Матиас протянул руку … и тут же отдернул, услышав, как хлопнула дверь.

Вошел тот самый старик, из сквера. Аккуратно свернув газету, нацепил очечки… На Матиаса даже и не взглянул.

— Выбрали, молодой человек?

Это продавец. Полный, круглолицый, с пошлыми узенькими усиками — именно так, по мнению Матиаса, должен был выглядеть сутенер. «Молодой человек». Матиасу такое обращение льстило. Несмотря на свои пятнадцать, выглядел он солидно — высокий, хотя и тощий, лицо такое… вытянутое книзу, невыразительное, по нему никак нельзя сказать, сколько парню лет, может, пятнадцать, а может, и двадцать. Вот и продавец купился.

Холодея от страха, Матиас взял журнал. Заплатил… Выйдя на улицу, вздохнул с облегчением. Прошло! Насвистывая что-то веселое, обернулся… И вздрогнул — прямо на него, переговариваясь, шли по тротуару двое — одноклассник Ханс Йохансен и с ним какой-то незнакомый длинноволосый парень. Выглядели они примерно одинаково — оба в рваных джинсах, майках с жуткими рожами и веерных, обильно украшенных металлическими заклепками куртках. Отвернувшись, Матиас прибавил шагу, прямо как на счастье, звеня, подошел трамвай. Бухнувшись на сиденье, Матиас перевел дух. Но где-то внутри все же ныло — заметили или нет? Не похоже, что заметили, Ханс бы окликнул, обязательно бы окликнул, а так…

Войдя в дом, Матиас холодно кивнул экономке (старой грымзе) и, не снимая куртки, скрылся в своей комнате. Сунул журнал под матрас, переоделся в домашнее и, пригладив ладонью редкие короткие волосы—Матиас всегда коротко стригся, — спустился в гостиную, к ужину. Отчим— сухой, сутулый, в очках, — не отрываясь от газеты буркнул что-то, экономка поставила тарелку с картофелем. Ели молча, такой уж был ритуал, да и никто здесь особо не интересовался друг другом. Мать — стареющую блондинку — давно заботили лишь собственные проблемы — как бы похудеть да как бы сделать подтяжку, про отчима нельзя было сказать и того. Сидел, как снулая рыба. Впрочем, он и всегда был такой, и чего только мать в нем нашла? Наверное, деньги. Да, конечно же, деньги, хотя не так много он и зарабатывал. Но вот хватило нанять прислугу.

Допив кофе, Матиас чинно кивнул и ушел к себе. Знал — беспокоить его не будут. Вытащив из-под матраса журнал, нетерпеливо, зубами, содрал черную пленку, развернул… Красотки были что надо! И эта, блондиночка с огромной грудью, и та, негритянка, и вон та… Ухмыляясь, Матиас достал ножницы. Вытащил из ящика стола школьную фотографию, примерился… Нет. Все же маловаты. Надо будет увеличить лица. Снайди можно будет приклеить к вот этой вот грудастой блондинке, Анне-Лийсу — к брюнеточке в интересной позе, а Лиззи Марз… Лиззи Марз вообще сделать негритянкой! Отличная идея. Интересно только, заметил ли его Ханс? Видел ли, из какого магазина Матиас вышел? Или не заметил… Ладно, завтра узнаем.