Щука в курятнике
Шрифт:
«Драконов-дантистов»* - Драконами на царском флоте, матросы называли боцманов и некоторых офицеров, а дантистами офицеров грешащих мордобоем, в процессе которого наказуемые теряли порой зубы.
Глава 3. Два брата
Судьбы бастардов бывают разной степени тернистости, от беспросветной несчастности, до полного шоколада. У Ивана судьба была ближе к шоколадному варианту. Его матушка была горничной в графском имении и граф почил ее своим вниманием, причем неоднократно, тем более что граф был эдаким соломенным вдовцом. Его жена графиня, проживала в основном в Париже и когда она родила ему сына, граф даже испытывал определенные сомнения в своем отцовстве, что ни в коей мере не сказывалось на его отношении к ребенку, а учитывая, что горничная родила примерно в это же время и стала кормилицей виконта, ибо маман, которая графиня, не только не собиралась кормить своего ребенка традиционным способом, но и вовсе, лишь оправившись после родов, вновь умотала в Европы. Но отец заботился о сыновьях одинаково, мальчики росли, как братья и прислуга обоих титуловала молодыми графами. А потом подошли окаянные дни и роковые события… война, революция, ещё одна война, еще одна революция, октябрьский
Молодой граф работал в контрразведке Добровольческой армии и был внедрен к Красным, имея целью попасть в какой-нибудь штаб. У него были чистые документы на пролетария , помощника механика с немецкой мельницы Олега Тараканова (причем имя очень удачно совпадало с настоящим). После того, как колонисты их Поволжского поселка оказали вооруженное сопротивление грабителям и насильником, весь хутор при мельнице, вырезали Махновцы, и Олег оказался по докумнтам круглым сиротой, а знание немецкого вполне укладывалось в новую биографию, мол на мельнице выучился у немцев колонистов. Для легализации Олегу дали портфель адъютанта генерала Романовского с настоящими, но не очень важными штабными документами и героического пролетария сразу же взяли на службу в Особый отдел Второй Пролетарской дивизии, где он и начал потихоньку расти, а потом перешёл в ГПУ, а потом и в НКВД, а в 1937 году очень удачно разоблачил ряд своих коллег, в очередной раз шагнув по карьерной лестнице, а потом оказав ряд важных услуг новому заму наркома товарищу Берии, скаканул минуя все чистки на должность старшего оперативного сотрудника по особым поручениям, получив в петлицы ромбы майора государственной безопасности.
А в конце Гражданской войны, на трассе Ледяного Сибирского похода, усеянной замерзшими телами людей и лошадей, его разведывательный патруль Особой группы, искавшей следы золота Колчака, обнаружил на заимке, среди нескольких замерзших насмерть каппелевцев, еле живого лейтенанта Сибирской флотилии, в котором Олег с изумлением узнал своего сводного брата Павла. Павел служил в контрразведке у Каппеля а морскую форму носил потому что имел звание Guardiamarina* ВМФ Мексики, куда его во время Первой мировой войны занес авантюрный склад характера, после того, как он побывал и китобоем, и золотоискателем и контрабандистом (офицерский патент он купил в Мексике на нажитые непосильным трудом деньги). Когда в России началась Гражданская война, Павел дезертировал из мексиканского флота, через США и Японию попал во Владивосток, по своим мексиканским документам, выдав себя за русскоязычного мексиканца (папа мексиканец, мама русская, бастард был чернявым в отца) и после ряда перепитий оказался в офицерах контрразведки Народной армии Комуча.
В группе его сводного брата, все ее члены служили не столько ГПУ, а своему командиру умеющему подбирать кадры и натурализация бастарда прошла успешно. Олег дал брату документы судового механика с Амура, тоже чистые и без живых свидетелей (все родственники и сослуживцы реального механика, попали под горячую руку семеновцам) и опять же на свое реальное имя, а потом посодействовал в дальнейшей морской карьере. И вот теперь, капитан-лейтенант Кузьмин Павел Семенович и майор Государственной безопасности Тараканов Олег Витальевич, оказались с одной лодке, причем и реально и фигурально. Похожей на таракана изюминкой* в данной булочке, был секретный пакет врученный майору прямо на пристани… Там был приказ к 6:00 утра произвести аресты Врагов народа и шпионов, капитан-лейтенанта Кузьмина и граждан Штайна и Дьякова, и сопроводить их в Ленинградское управление НКГБ (и еще знакомый курьер шепнул майору, что Фриновский сегодня ночью был арестован). Стало абсолютно понятно, что из управления майор государственной безопасности Тараканов (он же граф Спасский), без наручников уже не выйдет, или не выйдет вообще, точка бифуркации ярко зажглась на ночном небе.
Этой ночью, а вернее под утро баржа должна была совершить пробный лабораторный выход на дальний траверз и это было единственной надеждой на спасение. То есть надо было, как уже было давно задумано, рвануть в Швецию. Золотой запас у братьев имелся, и свои люди в группе и в экипаже также присутствовали в достаточном количестве.
Ведь часть персонала группы, этобыли его ребята, внедренные в экипаж и нацчную группу сотрудники НКГБ, к чему, кстати, весьма благосклонно отнесся в свое время сам Берия, который похвалил майора, за серьезное отношение к контролю поднадзорных кадров. И в команде подводников кстати были в большинстве свои люди капитан-лейтенанта, ( того который бастард старого графа). Мичман Колпаков был например, как уже было сказано выше, из командиров Антоновского мятежа, а краснофлотцы Фомин и Рябов, были его племянниками. Эту семью, вернее остаток семейства из восемнадцати человек, Кузьмин спас во времена приснопамятные Антоновского мятежа, а дело было так… Слушатель Курсов младших командиров Красного флота Павел Кузьмин, попал в добровольческий комсомольский отряд ЧОН, и будучи на разведке, наткнулся на лесной дороге на жуткую сцену… две телеги беженцев, на них три избитых и связанных парня, несколько трупов вокруг и два растерзанных тела девочек подростков в траве, в окружении гогочущих красных героев кавалеристов, передающих друг другу бутыль с первачом. Ружьем-пулеметом Мадсена Павел владел в совершенстве и снял насильников одной очередью, а единственных уцелевших после хлорной атаки Тухачевского селян, переименовал и перепрофилировал в остатки какого-то комсомольского отряда, чем их спас от общей судьбы повстанцев и в последствии легализовал с четкой легендой и нормальными документами. Кстати на телах погибших красных кавалеристов Павел приказал оставить следы похожие на волчьи клыки. Ходила в этих местах легенда про волка оборотня, а то и целую стаю оных, которые мстили карателям. Причем редкие свидетели этих волков видели только издалека и все как один говорили что-то об огромном и седом вожаке стаи.Один активный рабкор даже тиснул стишок в Тамбовской газете…
В Тамбовских лесах есть легенда одна
О волке, седом с голубыми глазами
Что в зимнем лесу, словно призрак мелькает
Он в бунте жестоком клыки обнажает
Но скоро карающий меч Революции
Тачанкой и хлором наладит порядок
Селянин, с последней обоймой в обрезе
Не справится с красным жестоким отрядом
Причем судя по стилю этот стих был вовсе и не им написан, на чем собственно Рабкор и погорел, попав во вражеские наймиты, клевещущие на Советскую власть и почему-то в польские шпионы…
Guardiamarina* - мичман
Глава 4. Квазимодо и Вирсавия
К наступлению времени «Ч», на барже находились только свои люди, ибо замполит со свитой остался в Питере и скорее всего они уже в подвалах Литейного, все выявленные сторонние стукачи оставлены в Чумном форте, остается только переговорить со Штайном и Дьяковым, мужики вроде нормальные, братья их периодически прощупывали, тем более, что доносов от них не было, в отличии от того же зама Штайна, Иванова Ивана Ивановича, кандидат технических наук и записного стукача, который истово сигнализировал на окружающих, с четкой периодичностью и во все инстанции. Матросы его, кстати, не любили за мелочные придирки и прозвали «Бритым ежиком», ибо был действительно похож, особенно, когда к чему либо принюхивался, а записной юморист экипажа, радист Вовка Москалевский, сваял про ученого Иванова стишок, который звучал следующим образом:
Иванов Иван Иваныч, без штанов ложиться на ночь
Иван Иваныч Иванов, ходит ночью без штанов
И стишок этот произошел не на голом месте… В Чумном форте была столовая и там помимо экипажного кока были поварихи и официантки, и на одну из поварих запал Иванов (в своих мечтах он звал ее Вирсавией,по образы запомнившейся ему репродукции с одноименной картины художника Верещагина, но ей сей ученый муж активно не нравился, а техник Митрич (Ефремов Петр Леонидович), который испытывал к Иванову буквально физическое омерзение решил разыграть партию между Фрейдом, Квазимодо и Лукрецией (так он все это сформулировал в разговоре с майором Таракановым, ибо в реале был его подчиненным в чине капитана государственной безопасности и ближайшим соратником в личной группе графа, так как в прошлой жизни, техник Митрич (ныне чекист Ефремов), был генерального штаба подполковником Глебовским, за которым в свое время гонялись не только разведки Германии и Австрии, но и французское дзьем бюро вкупе с британской флотской контрразведкой. Подполковник скрутил Олега и двоих его людей, когда они пытались его арестовать, причем их встрече послужила цепь дурацких ошибок, чекистам дали не тот адрес, а подполковник сам оказался тут случайно, а в результате у Олега появился надежный соратник и старший друг, Митрич был зачислен в штат привлеченным агентом и работа у графа, как на Органы, как и на себя, заиграла новыми цветами.
А с Ивановым Митрич провернул следующее… В столовой появилась новая уборщица, согбенная, но шустрая старушка, которая обратив внимание на пылкую осаду поварихи ученым мужем сказала, что он не правильно себя ведет. Повариха, мол начиталась старых романов и жаждет тонкого обхождения, так как она на самом деле очень развратная особа, начитавшаяся мерзких французских книжек про разврат. Когда насторожившийся стукач поинтересовался откуда простая повариха знает французский и не есть ли она маскирующаяся дворянка, бабка Клава успокоила бдительного ежика, расказав, что в этой книжке много картинок и вот именно по этим картинкам маскирующая свою распущенную сущность повариха и учится разврату. Так что надо ей написать пару писем, послать с оказией парочку простых, но изящных подарков и все будет в ажуре. Бритый ежик не сильно поверил пролетарке швабры и ведра, но она попросила показать ему руку и рассказала, когда он был женат, почему развелся и чем болел после поездки в санаторий в Сочи, после чего Иванов стал верить каждому ее слову. Надо сказать, что бабка Клава, это была старая агентесса подполковника Глебовского действовавшая под псевдонимом Азазель и некогда умудрившаяся по его приказу внедриться в окружение Распутина, где он уже присутствовал под прикрытием должности тылового военного чиновника, и Азазель была ему нужна в качестве связной, но потом подполковник копнул слишком глубоко и был отправлен на фронт, по дороге куда его пытались убрать сначала германские, а потом французские агенты (методично упокоившиеся вдоль железнодорожной насыпи кто с ножевым ранением, а кто и с просто свернутой головой) ну а потом ордена, ранения, революция, Гражданская война, Одесский десант 1919 года (вовремя которого он готовил восстание в Одессе и именно его отряд, захватил обоз красных с действующими полевыми кухнями) и далее по календарному списку этой непростой эпохи. В Красном Петрограде Глебовский натурализовался технарем на Адмиралтейских верфях, а учитывая, что он некогда, по заданию Особого делопроизводства, Отдела генерал-квартирмейстера, отработал год инженером на Королевских верфях в Портсмуте, он показал себя отменным специалистом, впрочем, звезд с неба не хватающем. Подполковник не стал по известным причинам выпячивать свои знания, хотя мог управлять хоть автомобилем, хоть паровозом, хоть крейсером, и при этом даже починить там кое-что без сильного напряга. Ну а Азазель тихо работала скромной библиотекаршей и с радостью согласилась тряхнуть стариной и поработать на своего бывшего шефа, хотя в этом окаянном ремесле бывших шефов и агентов небывает. И вот после бурной переписки, о которой надо сказать повариха была ни сном ни духом, Бритому ежику было назначено позднее вечернее свидание в одном из подсобных помещений столовой и в записке была просьба, войти в дверь обнаженным, дабы дама могла полюбоваться его прекрасным телом и немедленно приступить к соитию. Квазимодовый Ромэо пришел к нужной двери, принюхался по привычке, унюхал запах духов «Красная Москва», которые намедни передала от него поварихе верная поломойка (духами была щедро полита дверь для антуража и интриги), быстро разоблачился и открыв дверь, представляя себе свою Вирсавию в таком же виде, как и он сам, вступил в альков где сразу же впал в оцепенение и только после секундной паузы, когда Митрич сказал «Товарищ, баня за углом» и громового хохота матросов и техников монтирующих трубопровод, выскочил наружу и позабыв про одежду бросился бежать (одежду ему потом положили под дверь кубрика), а на дверях каждую ночь появлялась надпись баня.
С братом все было обговорено и оговорено уже давно, так что, когда Олег попросил Павла, провести учебную тревогу по ПВО, «для укрепления революционной дисциплины и пролетарской боеготовности» (эта фраза была условным сигналом к началу операции «Отход») он понял его с полуслова и на палубе, и на надстройках закипела работа, результатом которой стало появление станков ощетинившихся ребристыми стволами пулеметов Дегтярева- Шпагина крупнокалиберными, созданными по личному указанию лучшего друга Советских пулеметчиков, товарища Сталина.