Сделано из отходов
Шрифт:
– Повезет – сделаю.
– Спасибо. Да, еще, тебе сеточку на лицо делать?
Шурик посмотрелся в висящее на стене зеркало.
– Зачем? Да, не красавец, но не пилюли же от запоров рекламирую…
– «Мальчик хочет в Париж, а чи-ки-чи-ки-чи-ки…»
Въедливый мотивчик модного шлягера засел в башке намертво и как всегда вовремя. Хочешь, мальчик, в Париж?
Хлопок двери за спиной, серые ступени перед глазами. Серый асфальт, серый вечер. Тем-по, темпо… Арка, поворот… Трубу-то выкини, идиотина,
Труба улетает на газон. Перчатки. Да, да, никаких улик. Очень кстати мусорный бачок. Отходы.
В арке отдохнем, успокоимся, осмотримся, оправимся. Что-то барабанит. Ух ты, мотор… Тихо, тихо, нормалек, все прошло… Как и рассчитано. Сделано с умом.
Гришка взглянул на куртку, потом опустил глаза на джинсы и кроссовки. Вроде не заля-пался, хотя здесь темновато, не видно.
Из арки Гришка вышел уже не спеша, на ходу закуривая. Все в порядке у меня, граждане, все в порядке. Как у техасского пейджера. Иду-курю. Впрочем, никаких граждан. Дома граждане. Спят.
Пошарил по карманам, вытащил заранее приготовленный жетон, поискал глазами будку.
А пальчики-то дрожат у техасского пейджера, ой как дрожат. Номер удалось набрать с третьей попытки. Странный номер, не городской. Наверное, трубка. Двойной гудок. Да, трубка.
– Алло.
– Баночка помэрла.
Пи-пи-пи-пи…
«Мальчик хочет в Париж, а чи-ки-чи-ки-чиКи…»
Виктор Павлович захлопнул крышечку трубки, улыбнулся и вновь поднес к глазам бинокль. Помэрла, панночка, помэрла. Забавное нынче времечко. Забойное, ударное… Прощай, любимая.
Мало того, что этот придурок перепутал пароль, так еще и выкинул трубу прямо на газон.
Будем надеяться, он был в перчатках. Хотя сейчас снимают следы перчаток. Придется подчистить. Молодежь безголовая, сплошная суета.
Машина Брандспойта, старенький «Запорожец» – «мыльница», приютилась в ряду припаркованного вдоль соседней улицы транспорта и в глаза не бросалась. Из бинокля подъезд супруги просматривался великолепно, и авторитет с нетерпением ожидал продолжения мизансцены. Эту квартиру он подарил любимой год назад на день рождения, но она подарок не оценила, таская сюда всяких похотливых козлов.
Все прошло по намеченному сценарию, без сбоев и осечек. Она зашла, через пятнадцать секунд он вышел. Выбежал. Позвонил. «Панночка помэрла».
Вот трубу зря выкинул, погорячился.
Так, когда там ее обнаружат? Десять минут уже, как… Ага, вот собачник тащится со спаниелем вислоухим. Точно, сюда. Ну…
Все, сейчас закрутится действие… Телефон спасения 911.
«Скорая» появилась минут через пятнадцать. Как раз вовремя. Молодцы санитары, тише едешь – меньше работы. Ну, каков диагноз? Будет жить? Торопиться не надо.
Так, носилочки. Это не есть гуд. Чьерт по-бьери, да еще головой вперед. Капельница,
Во, милиция родная прибыла. Похоже, участковый. Сейчас побежит названивать руководству. Нет, смотри-ка, не бежит. С докторишкой прет.
«Скорая» включает мигалку, докторишка залезает к больной. Уезжают. Участковый заходит в подъезд. Водитель уазика движок не глушит. Значит, долго задерживаться не собираются.
Это не есть гуд. Будет, значит, жить. Ну, киллер хренов, поговорим завтра по душам. «Не помэрла панночка».
Виктор Павлович положил бинокль в пакет, выбрался из «супертачки» и пошел в сторону арки, возле которой Гришка скинул трубу.
Было еще светло, несмотря на поздний час. Труба блестела в темной траве. Брандспойт поднял ее, поднес к глазам. Кровь.
Он вытер трубу о траву и спрятал под куртку. Поеду мимо Невы, выкину.
«Мальчик хочет в Париж, а чи-ки-чи-ки-чи-ки…» Устрою я ему Париж.
Вышел участковый, держа в руках сумочку, сел в машину.
Что, и все?!
Уазик уехал.
Виктор Павлович вернулся в «Запорожец», запустил двигатель. Минут через сорок, когда он подъезжал к своему загородному дому, запиликала трубка.
– Слушаю.
– Виктор Павлович, Листопад беспокоит. Извини за поздний звонок.
– Ничего, Герман Андреевич. Что случилось?
– Не знаю, как и сказать-то… Похоже, с твоей супругой случилось несчастье. Не волнуйся только, возможно, все еще обойдется.
– Что с ней?!
– Ты бы не мог подъехать?
– Что с ней?!
– Вероятно, она оступилась в подъезде. На шпильке. Шпилька на туфле сломана. Ударилась головой об пол. Сейчас она в Петровской больнице. Телефонограмма к нам пришла. Раньше твоя супруга никогда не падала?
– Что с ней?! – в третий раз переспросил Брандспойт.
– Открытая черепно-мозговая травма, состояние крайне тяжелое, находится в коме, опрашивать нельзя. Помещена в реанимацию.
– Кисонька, – жалобно простонал Виктор Павлович. – Малышка моя… Я поеду прямо в больницу.
– Я тоже буду там. Очень сочувствую.
– Хорошо, спасибо.
Брандспойт отключил связь, доехал до дома, переоделся в костюм, пересел на «вольво», поставил на крышу синий маячок и на бешеной скорости полетел в больницу, волнуясь и переживая.
Листопада он, естественно, опередил. В реанимации его попыталась остановить медсестра, тряся перед лицом грязными бахилами.
Брандспойт грубо оттолкнул ее и прошел, громыхая каблуками, в ординаторскую. Там сидел уставший бородатый врач и пил кофе.
– Я Угрюмов. Моя жена у вас. Что с ней?!
– Добрый вечер. Угрюмова?: Минуточку. Она на операции.
Виктор Павлович достал бумажник и бросил на стол несколько сотенных купюр зеленого цвета.
– Сделайте все возможное.