Сделай мне ребенка
Шрифт:
Кстати, деньги Илья мне вернул давным-давно. Но об этом можно не распространяться.
— Можем сделать тест ДНК, — я миролюбиво улыбнулась.
Анна Львовна поджала губы.
— Илона, я не буду юлить. Вы — плохая партия для моего сына. — Она выставила вперед ладонь, мешая мне поспорить. — Вы ворвались в нашу жизнь, переменили Илью. С вами он… другой.
— Какой же?
— Настороженный, закрытый. Он так осунулся. Вы его травите своим присутствием, клянусь. Что же у вас за отношения, в которых мой сын всегда
Бред. Илья никогда не казался побитым псом на привязи у злой хозяйки. Он первым язвил и колол меня репликами, запросто вступал в перепалку, смеялся во весь голос. Про секс я вообще молчу — в интимных отношениях именно Ларионов занимал доминирующую роль.
Я скептически изогнула бровь, но Анна Львовна даже не заметила этого.
— В прошлый свой визит к нам он познакомился с девочкой. Мария. Машенька. Светлый человечек. Она делала его счастливым. Как я жалею, что у них ничего не получилось, ведь позвонили вы, и он ринулся обратно в Россию.
Вообще-то не я, а Вика, но сути дела это не меняло. Мать Ильи стучала ребром пачки сигарет по столу, задумчиво рассматривала даль за окном.
— Если вы чувствуете что-то к моему сыну, то отпустите его. Я не буду ползать перед вами на коленях или о чем-то умолять. Если любите, сами всё поймете. Если ж нет — Бог вам судья. Жизнь всех рассудит. Кстати. — Она тяжело поднялась и, уже на пороге, обернулась. — Садитесь завтракать. Я приготовила оладьи.
Казалось, этот разговор не может вывести меня из себя. Когда Арефьеву Илону волновало чье-то мнение? Но почему-то дурацкий червячок сомнения точил душу. Он забрался под ребра, крутился, камнем лежал внизу живота.
Вскоре я не удержалась и нашла в социальной сети страничку этой Марии. У неё сохранились фотографии с Ильей. Фотографии, на которых он улыбался так заразительно, что становились видны ямочки на щеках.
Я вспоминала улыбку Ильи рядом со мной, но, хоть убейте, не могла припомнить, когда в последний раз видела эти чудесные ямочки.
Неужели я действительно виновата в том, что он всегда сосредоточен, что меж его бровей залегла морщинка?
Вдруг он пытался обрести своё счастье в Праге, но Вика разбередила в нем старые раны, и Илья сорвался ко мне, бросив ту, которая ему нравилась?
— Я хочу в Россию, — попросила Илью тем же вечером. — Мне здесь плохо.
Ларионов без сомнения согласился, разве что взгляд его потускнел, а кивок получился скорее вынужденным. Или мне уже начинает казаться?
— Я куплю нам билеты на завтра.
— Ты можешь оставаться. — Я положила голову ему на плечо. — У тебя тут только-только наладились дела. Давай так: отправишь меня в Питер, а сам приедешь, как только сможешь.
Он почесал в переносице, борясь и с желанием согласиться, и с необходимостью остаться со мной.
— Илья, так будет правильно, — сказала я жестче. — Куда от тебя денется беременная женщина, которая каждые полчаса бегает в туалет? Правильно, никуда.
— Постараюсь закончить с делами как можно скорее, — сквозь смех произнес Ларионов.
А затем чмокнул меня в кончик носа.
В аэропорт мы приехали на следующий день. Прага провожала меня неизменной моросью. Я уезжала с маленьким чемоданом — остальное должен был привезти Илья. Мы долго прощались в зале ожидания, Ларионов прижимал меня к себе, клятвенно обещая вернуться к концу недели, а я бездумно кивала.
…Моя квартира сохранила запахи Ларионова, следы его присутствия. Пустая. Огромная. Холодная. В ней было невыносимо оставаться. Стоило переступить порог, как стены начали сдавливать, а тишина — доводить до отчаяния. Даже счастливый Пашка не мог вернуть в квартиру уют.
Чтобы не находиться дома, я много гуляла, думала, вспоминала и просчитывала. Мысль-червоточина крепла во мне, разрасталась точно дерево, пускала свои корни в сердце. И настал день, когда мне захотелось набрать вызубренный наизусть телефон и произнести коротко:
— Нам нужно серьезно поговорить.
— О, — как-то рассеянно ответил Илья, — я тоже как раз хотел тебе звонить. Давай, ты первая.
Пасмурности моего голоса он не заметил.
— Нет, начинай сам, — попросила я, понимая, что как только горькая правда выльется наружу, Ларионов перехочет делиться со мной чем-то личным.
— Мне нужно остаться в Праге ещё на несколько недель. Боюсь, если сейчас уеду, потом второго шанса не будет. Ты не обижаешься? Илона?..
— Нисколько. — Я мученически улыбнулась, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Обо мне не волнуйся. Приезжай, как сумеешь. Я буду ждать.
— Ты лучше всех! Постараюсь управиться как можно скорее. А у тебя что случилось?
Я ничего ему не рассказала. Не рассказала о том, какие у нас сложились отношения. Потребительские, злые. Что он мог бы быть счастлив с пражской Марией. Не рассказала о том, какой он сумрачный рядом со мной и какой безмятежный на тех фотографиях. Не призналась, как сильно по мне ударили слова Анны Львовны.
— Ничего особенного. Я думала купить в спальню новую кровать, — сказала первое, что пришло в голову. — Как считаешь?
— И это серьезный разговор? — Ларионов расхохотался. — Бери что-нибудь необъятное. Оно нам понадобится, когда я приеду!
— Целую, Ляля.
— Я тебя тоже.
«Мы не расстанемся, нет, — убеждала я себя. — Просто выдержим паузу. Закончим со всеми делами, отдохнем. Всё обдумаем. А когда Илья вернется, мы поговорим по душам и решим, хотим ли быть вместе».
Я надеялась, что эти несколько недель помогут Илье вспомнить, как свободно дышится без меня. Если раньше я отталкивала его, чтобы не делать больно себе, то теперь боялась за то, что причиню боль Ларионову.