Сделка
Шрифт:
Опершись на пень спиной, на поляне сидел… рыцарь?
Он был облачен в огромную груду железа и, судя по всему, пребывал без сознания. Из груди рыцаря в каких-то миллиметрах от предполагаемой правой границы сердца торчало что-то оперённое.
Приехали. Я в реальности со всеми атрибутами рассказа в стиле фэнтези: махровое средневековье с закованными в железо мужчинами и конями, а я практически босиком и в джинсах.
Но договор есть договор, и мне уже пора бы приступить к выполнению своей части. А как это сделать? Для того чтобы элементарно понять, что вообще происходит с
Я истерично хихикнула. По идее, я где-то читала, что все детали доспеха связаны между собой кожаными ремнями. Теоретически. Значит, нужно их найти и чем-то перерезать. Раз это рыцарь, то у него просто обязан быть меч, но это в идеале, хотя, какой-нибудь завалящий нож, тоже может существенно облегчить мне задачу. Ну что ж, приступим. Вздохнув, я сделала шаг в его направлении.
Артур
Сегодня я понял одну вещь. Я хочу стать королем и показать Бэртхому, что он не ошибался на мой счёт. Когда умер отец, я просто уехал в свой замок, не дожидаясь церемонии коронации моего так называемого брата. Мне всего лишь хотелось побыть одному. Почему я не взял с собой отряд своих воинов, непонятно даже мне. Видимо, скорбь от потери отца затмила мне разум.
Я не понимаю, почему Бэрт так со мной обошёлся. Я же практически открыто признал его право на трон как законного наследника. Я никогда не стал оспаривать бы у него это право, никогда.
Но Бэрт решил иначе. Он думал, что я отправился в имение, чтобы призвать своих вассалов и начать заключать союзы с соседями. Чтобы через недолгое время, подняв знамена бунта, узурпировать трон, лишив его короны и головы и не обязательно в этой последовательности. Именно поэтому Бэрт нанёс удар первым, застав меня врасплох и всадив мне в грудь арбалетный болт, который придворный маг напоил силой, сделав его способным пробить даже заговорённый доспех. Этим же магом и заговорённый. Какая ирония.
Всё это Бэртхом рассказал мне в то время, пока я ещё находился в сознании. При этом он тщательно укладывал всю мою поклажу на коня, которого увел с собой – видимо, чтобы не оставлять никаких следов. Он даже не поленился и снял все более-менее ценное с моего тела, включая кинжал в ножнах и кошель с империалами.
А вот дожидаться моей кончины он не стал. Как не стал озабочивать себя моими похоронами. О моем теле он не беспокоился. В этих лесах достаточно падальщиков и различной нечисти, чтобы от меня не осталось даже воспоминаний, а те немногие, кто доберется до моего тела первыми, будут несколько минут счастливы от роскошного королевского подарка. Но я был ещё жив, когда этот ублюдок уезжал!
Некоторое время я с нарастающим беспокойством ждал темноты, когда все ночные хищники набросятся на меня, привлеченные запахом крови. Самым страшным было оставаться при этом ещё живым. Ещё страшнее – находиться в это время в сознании.
Я знаю, что у меня не получится умереть так, как достойно мужчине. Меня не учили этому. Принцы крови никогда не бывают зерцалом рыцарства, никогда. И вот теперь я чертовски боюсь опозориться даже перед теми тварями, которые будут меня пожирать. Все-таки странные
Я не помню момента, когда стал молиться. Я молился, чтобы Бог послал мне избавление позора в виде быстрой смерти, или, если моя смерть ему неугодна, просил прислать хоть какую-то помощь. При этом я клялся, что если я все-таки выживу, то Бэрт получит тот мятеж, которого он так опасался.
Не знаю, сколько прошло времени до того момента, пока я не провалился в спасительное беспамятство. Не знаю, дошли ли мои молитвы до той высшей инстанции, к которой я взывал. Не знаю. Меня окружила спасительная темнота, в которой не было ни боли, ни страха.
В себя я пришёл от того, что кто-то попытался перевернуть моё тело, тем самым снова разбудив практически утихшую боль в груди. Я напрягся, решив, что пришли ожидаемые мною хищники, но боль не усиливалась, и не появлялась в других частях тела помимо груди. Тогда до моего сознания дошло, что хищники не стали бы осторожничать, выковыривая меня из доспехов, и совершенно точно не стали бы тихо ругаться себе под нос.
– Да что же ты за рыцарь такой недоделанный – даже нормального ножика у тебя нет. И ненормального тоже нет. Вообще нет никакого ножика! И как мне с тебя этот самовар снять? Твою мать.
Я понял, что это или просимая мною «хоть какая-то» помощь, или мародёр, которого какой-то гоблин занес в эти леса. И тут я попал в тупик: если это помощь, то почему такая ущербная? Неужели я не заслужил большего? А если это мародёр, то почему он старается лишний раз меня не трясти, словно боясь причинить еще больший вред?
Я решил хоть однажды в своей жизни побыть оптимистом и принять этого странного человека за вымаливаемую мною помощь. Вероятно, его слова о каком-то «самоваре» относятся к моему доспеху. Почему-то я решил, что если этот человек будет знать больше о моей амуниции, то это поможет ему снять её с меня. Возможно даже, что у него имеется какой-нибудь артефакт исцеления, тогда точно нужно ему помочь добраться до моей раны.
Собрав в кулак остатки своих сил, я прошептал:
– Это не самовар, это пластинчатый готический доспех.
В ответ я услышал задумчивый, глухой, словно простуженный голос, который произнес:
– Да мне фиолетово, я всё равно во всем этом железе ни черта не понимаю. Но это хорошо, что ты очнулся, постарайся не терять больше сознания, ладно? И не разговаривай. Если эта дрянь в легком, то ничего хорошего нас с тобой не ждёт. А сейчас давай мы с тебя шлем хотя бы стащим. Чтобы ты дышать более-менее мог. Это не должно быть очень уж сложно – я, по крайней мере, надеюсь на это.
Однако снять мой салад быстро не получилось. Неожиданный помощник возился довольно долго, прежде чем ему удалось это сделать. Когда шлем все же был снят, я, наконец, смог как следует разглядеть того, кто пришел ко мне на помощь. На меня смотрело существо неопределенного возраста и пола. В сумерках я не мог как следует рассмотреть лицо, но волосы у него были короткие, вот и все, что я сумел разглядеть, кроме того, что существо было очень худое и одетое хуже, чем нищий у главного храма.
А существо тем временем бормотало: