Сеченов
Шрифт:
Рефлекторные движения, или рефлексы, — это ответная реакция организма на чувственное раздражение. Понятно, что все произвольные движения, например ходьба, разжевывание пищи, любое трудовое движение, — те движения, которые являются сознательными и управляются волей, так же как и бессознательные, инстинктивные, непроизвольные движения, во всех случаях являются ответом на внешнее раздражение. Я жую, потому что попавшая в рот пища раздражает слизистую оболочку; я хожу, потому что подошвы моих ног касаются пола; я поднимаю и опускаю молоток, потому что держу его в руке.
А что такое несоответствие между возбуждением и движением? Если у лягушки отрезать голову, то есть если устранить влияние головного мозга, то всякое чувственное возбуждение, например действие кислоты
Тезы эти писались в 1859 году, и с тех пор в голове Сеченова засела мысль развить их. Собственно говоря, его интересовало так называемое среднее звено рефлекторной дуги — мозг и то значение, которое он имеет при произвольных движениях.
Головной мозг — это орган пcихики; произвольные движения — движения сознательные, связанные с психикой человека, то есть явления психического порядка.
«…Мысль о перенесении психических явлений, со стороны способа их совершения, на физиологическую почву должна была бродить у меня в голове, — вспоминает Сеченов, — уже во время первого пребывания за границей, тем более что в студенчестве я занимался психологией. Нет сомнения, что эти мысли бродили в голове и во время моего пребывания в Париже, потому что я следил за опытами, имеющими прямое отношение к актам сознания и воли. Как бы то ни было, но по возвращении из Парижа в Петербург мысли эти, очевидно, улеглись в голове в следующий ряд частью несомненных, частью гипотетических положений: в ежедневной сознательной и полусознательной жизни человек не может отрешиться от чувственных влияний на него извне через органы чувств и от чувствований, идущих из его собственного тела (самочувствия); ими поддерживается вся его психическая жизнь, со всеми ее двигательными проявлениями, потому что с потерей всех чувствований психическая жизнь невозможна… подобно тому как показания органов чувств суть руководители движений, так и в психической жизни желания или хотения суть определители действий; как рефлексы, так и психические акты, переходящие в действие, носят характер целесообразности; началом рефлексов служит всегда какое-либо чувственное влияние извне; то же самое, но очень часто незаметно для нас, имеет место и относительно всех вообще душевных движений (ибо без чувственных воздействий психика невозможна!); рефлексы кончаются в большинстве случаев движениями; но есть и такие, которым концом служит угнетение движения; то же самое в психических актах: большинство выражается мимически или действием; но есть множество случаев, где концы эти угнетены и трехчленный акт принимает вид двучленного, — созерцательная умственная сторона жизни имеет эту форму; страсти коренятся прямо или косвенно в так наз. системных чувствах человека, способных нарастать до степени сильных хотений (чувство голода, самосохранения, половое чувство и пр.) и проявляются очень резкими действиями или поступками; поэтому могут быть отнесены к категории рефлексов с усиленным концом.
Эти положения и составили канву, послужившую основой для написания мною небольшого трактата «Попытка ввести физиологические основы в психические процессы».
Рассматривая психическую, сознательную, произвольную деятельность человека как высшую деятельность головного мозга, Сеченов впервые в истории науки поставил перед собой задачу дать анализ и объяснение психических явлений, исходя из нервных процессов.
С первых же слов трактата, опубликованного под названием «Рефлексы головного мозга», становится не только ясно, о чем будет идти в нем речь, но и то, почему он написан.
«Вам, конечно, случалось, любезный читатель, присутствовать при спорах о сущности души и ее зависимости от тела…» — так начинаются «Рефлексы головного мозга».
Сущность «души» и зависимость ее от тела — вот основа трактата. Ибо для Сеченова-материалиста никакой другой сущности «души», иными словами — сознания, кроме как функции головного мозга, не существует.
Внешние проявления мозговой деятельности бесконечно разнообразны, но сводятся они к одному явлению: мышечному движению. «Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге — везде окончательным фактом является мышечное движение».
А мышечные движения бывают двоякие — невольные и произвольные. Какими путями развиваются они из головного мозга — вот что следует определить в трактате.
От простого к сложному, от понятного к труднообъяснимому ведет постепенно автор своего читателя. Проще всего наиболее знакомые эксперименты на лягушке со спинномозговыми рефлексами. Вот перед вами обезглавленная лягушка. Она сидит на задних лапках, странная безголовая фигурка, и будет сидеть так часами, до тех пор пока капля жизни останется в ее спинном мозгу. Ущипните ее, и она прыгнет, словно стараясь убежать от боли. Между тем боли она, конечно, не чувствует, и движение ее чисто отраженное: возбуждение чувствующего нерва отразилось на движущем через посредство спинного мозга, где и те и другие нервы связаны между собой нервными клетками. Движение это невольное, машинообразное по своему происхождению. То же самое и с лягушкой, у которой цела голова; внезапное раздражение чувствующего нерва, если это раздражение сильнее того, к какому привыкло животное в обыденной жизни, вызывает у него невольное движение.
Лягушка — это самое примитивное из того, о чем говорит Сеченов. То, что годится для лягушки, может вовсе не быть обязательным для человека. Но оказывается, что в вопросе рефлекторного происхождения невольных движений и для обыкновенной лягушки и для высокоразвитого человека законы одни и те же. Однако раздражение, которое будет для человека ожидаемым, заставит его усилием воли, выраженным опять-таки в напряжении некоторых мышц, удержать ответное движение — наступит при этом торможение. Иногда же не наступит, потому что может оказаться, что раздражение одолеет силу торможения, и тогда движение все-таки произойдет, правда, оно будет не таким сильным, как в случае полной неожиданности.
Это легко себе представить: пусть кто-нибудь совершенно неожиданно вскрикнет над вашим ухом; вы непременно отшатнетесь, а если нервы у вас не в порядке — и сами в ответ вскрикнете. А вот если вас предупредят, что сейчас будут кричать, вы, может быть, сморщитесь от неприятного ощущения, но уж никак не сделаете такого резкого движения, как в первом случае.
«Итак, сомневаться нельзя — всякое противодействие чувственному раздражению должно заключаться в игре механизмов, задерживающих отраженные движения».
А вот случаи, когда происходит обратное явление: результат раздражения — сила движения — значительно превосходит силу самого раздражения. Скажем, при внезапном испуге. У медведей, как известно, самый незначительный повод — треск ветки, если он его испугал, вызывает известную «медвежью болезнь». А что такое звук треснувшей ветки? Раздражение чувствующего слухового нерва. Раздражение слабое, а результат не требует комментариев. С человеком происходят более сложные явления. Очень чувствительная женщина, например, может впасть в истерику, если вы внезапно хлопнете за ее спиной хлопушкой. Известны случаи, когда человек, как говорится, с перепугу способен нести огромные тяжести, какие ему в жизни не приходилось поднимать и какие в нормальном состоянии он даже с места не сдвинет. И все это от испуга. А испуг — это уж психический элемент, то есть элемент, при котором подразумевается деятельность головного мозга. И вот этот самый психический фактор нарушает соответствие между раздражением и получаемым от него эффектом, делая последний сильнее и выраженней первого.