Седая оловянная печаль. Зловещие латунные тени. Ночи кровавого железа
Шрифт:
– А земля плоская и стоит на трех китах.
– Ты пессимист.
– Я реалист. Ты разуй глаза. На днях тридцатишестилетний мужик зарезал отца с матерью за то, что они не дали ему денег на бутылку. Такова жизнь, Гаррет. Люди – хуже самых жутких чудищ из ночных кошмаров. – Он усмехнулся. – Тебе еще повезло: никакой мистики – ни вампиров, ни оборотней, ни ведьм, ни колдунов, ни встающих из могил мертвецов. Всякая дрянь не путается под ногами.
Я фыркнул. Такие штуки встречаются не на каждом шагу, но они тоже часть жизни, и рано или поздно приходится с
– Кажется, я видел привидение.
– Чего?
– Привидение. Я все время вижу женщину, которую никто не впускал в дом. Никто больше ее не видит. Если они не морочат меня, но, скорее всего, морочат.
– Или тебе мерещится. Роскошная блондинка, верно?
– Блондинка. Недурна.
– Ты просто грезишь наяву.
– Ну, со временем узнаем. Меня еще кое-что тревожит, но пока не могу выразить словами, что именно.
– Пустяки, наверное.
– Пустяки? Лучше мне вернуться туда.
– У тебя есть с собой что-нибудь эдакое? Неприятно думать, что ты в окружении убийц – и не вооружен ничем, кроме зубов и ногтей.
– Есть пара штучек.
– Всегда у тебя что-нибудь припасено, – хмыкнул Морли. – Смотри не поворачивайся ни к кому спиной.
– Не буду.
Я уже закрывал дверь, когда Морли окликнул меня:
– А дочка, какая она из себя?
– Двадцать с небольшим. Красотка, но не из разговорчивых. Испорченная девчонка, надо полагать.
Он задумчиво поглядел на меня, передернул плечами, встал из-за стола, опустился на пол и снова принялся за отжимания. Я хлопнул дверью: тяжело смотреть, как человек сам себя мучает.
12
Я повернул на юг, весьма довольный собой: я знал своего Морли, любопытство погубит его. Он умрет, а выяснит, где собака зарыта. Всех поднимет на ноги, все вверх дном перевернет, но разузнает, что происходит у Стэнтноров, если что-нибудь происходит.
Когда я вышел за Южные ворота, самодовольство улетучилось. Начал моросить дождик. Я обругал себя за недоверие к лошадям. Черт возьми, не умеешь ездить верхом, нанял бы карету: ведь карету можно отнести к необходимым расходам, и пускай Стэнтнор платит. Расходы – удивительно гибкая статья, особенно если клиент не имеет возможности контролировать тебя.
До поместья я добрался уже насквозь мокрый. Странно. Большинство крупных загородных поместий имеют названия «Клены», «На ветру», иногда и вовсе бессмысленное, типа «Британский камень». Но у Стэнтноров – точно не имение, а лачуга овцевода. Поместье Стэнтноров – и все. Старинное семейное жилище, роскошное, как музей, но ни для кого оно не стало домом, никому не пришло в голову дать ему название.
Я не дошел до входа в особняк шагов пятьсот, Дженнифер Стэнтнор вылетела мне навстречу из парадного подъезда. Она даже шали не накинула. Питерс шел следом, но не похоже было, что он хочет ее задержать.
Они поравнялись со мной одновременно. Казалось, Дженнифер уже довела Питерса до белого каления и теперь не прочь отделаться от него. Я постарался прикинуться удивленным. Это было нетрудно: я не переставал удивляться ни на минуту. Я приподнял бровь – один из моих самых эффектных трюков. Дженнифер остановилась, но молчала, пытаясь отдышаться. Питерс, он запыхался меньше, хоть и был в три раза старше, сообщил:
– На охоте произошел несчастный случай.
Я и глазом не моргнул:
– Да?
– Давай зайдем в дом, а то промокнем.
Я взглянул на Дженнифер. Казалось, она намеревается заговорить.
– Это не несчастный случай, – мрачно заявила она.
Нет, вероятно, если есть жертвы. Но вслух я этого не сказал, только хмыкнул.
– Нас беспокоят браконьеры, – рассказывал по дороге Питерс. – На наших землях водятся олени – целое стадо.
– Они привлекают браконьеров, – вставила Дженнифер. – Раньше этих разбойников было меньше.
– Трое за весь прошлый год, – сказал Питерс. – Но сам понимаешь, крестьяне… Олени – удобная мишень: они здесь не очень пугливы. За последний месяц к нам вторгались шесть раз. Точнее, нам известно про шесть.
– Папе не оленей жалко, – сказала Дженнифер, – его больше огорчают нарушения границы. По границам у нас лежат такие штуки, вроде шпал…
– После последнего случая, – продолжал Питерс, пока мы поднимались по ступенькам крыльца, – генерал велел регулярно патрулировать территорию. Он хотел поймать кого-нибудь и примерно наказать. Сегодня дежурили Кид, Хокес, Тайлер и Снэйк. Хокесу, видимо, удалось поймать нарушителя, схватить его, как говорится, за руку. Он затрубил в рог.
– А когда прибежали остальные, – подхватила Дженнифер, – он лежал на земле, а из тела его торчала стрела. Освежеванный олень валялся среди деревьев шагах в ста от него.
– Интересно. Интересно и печально. Но при чем тут я? Разбирайтесь сами.
Дженнифер удивилась, а Питерс огрызнулся:
– Не болтай чепухи. Ты здесь единственный разведчик. Остальные – морские пехотинцы и ни черта не смыслят в следах.
– Угу. – Может, и так. – Столько лет прошло. Да и хорошим разведчиком я никогда не был. – Я вспомнил свои недавние неудачи.
– Даже средний разведчик лучше, чем ничего. – Питерс взглянул на направлявшегося к нам Чейна. – Как он?
– Ему самому не справиться. Нужен хирург.
– Ты же знаешь. Никаких врачей в доме.
– Перевозить Хокеса нельзя: это убьет его.
– Приведите врача! – вскричала Дженнифер. – Отец не узнает: он ведь не выползает из своей комнаты.
– Деллвуд доложит ему.
– Деллвуда я беру на себя.
– Ступай, – велел Питерс Чейну.
Чейн зашагал прочь.
– Надеюсь, Хокес выживет, – сказал я.
– Он борется.
– Могу я поговорить с ним?
– Он отключился. Без сознания. И маловероятно, что он вообще придет в себя, если Чейн не привезет хирурга.