Седьмая часть Тьмы
Шрифт:
– Жрите, милостивые государи! Жрите, я вам говорю! – Шаламов на секунду возник перед ним, в лабораторном халате, с костылем в одной руке и колбой очередной «шаламовки» в другой.
Сгинь.
Не до тебя.
Вабилов зажмурился, затряс головой, а когда открыл глаза, Шаламов исчез. Ещё бы. Горячки не хватает.
Нагота помогла опомниться. Голый мужик, хлещущий «Смирновскую». Фи.
Он начал одеваться – медленно, тщательно. Трясущиеся руки и не дали спешить. Бельё. Рубашка. Носки. Брюки. Галстук. Жилет. Туфли. Маленькие шажочки. Путь ребёнка. Цель на завтра, на будущий вторник, на конец месяца. И в конце – да что же это? Я ведь не этого хотел! Я думал – так, пустяки, игра ума.
Вабилов подошёл к телефону, набрал номер.
– Я бы хотел погулять по городу. Скучно мне здесь. Нет, пешком, только пешком. Хорошо, жду.
Повесив трубку, он вернулся к бару, налил в стакан на палец пахучей анисовой и выпил, блаженно улыбаясь.
Нужно держать образ.
Держать, твою мать!
5
Гагарин неловко взмахнул удилищем, над головой просвистело, поплавок звучно пал на воду. И пусть. Не везёт в малом – авось в большом иначе будет. Вообще-то он любил рыбалку, но преимущественно теоретически, по книгам Сабанеева; правда, снасти у него были отменные, и без рыбы оставался он редко, но сегодня, право, не до неё, хотя и время уловистое, начинался осенний жор, но главнее был жор другой. Куда главнее.
Переступив с ноги на ногу, он огляделся. Охранник маячил поодаль, нечего вид застилать, лёгкий туман над озером доживал последние минуты, ветерок тихий, неприметный, благодать. Поплавок повело, и он нарочно рано подсек. Впустую, на крючке один червяк, натуральный, навозный.
– Не везёт, – выбранился он вполголоса, – поменять место, что ли.
Неловко, по-городскому, он пробирался по берегу, ища, где бы пристроиться; камыша было много и не так-то просто сыскать гожее место. Вот, вроде, есть но – занято: рыболов в дождевике грязно-зелёного цвета как раз вытащил карасишку и теперь отправлял того на кукан.
– Позвольте полюбопытствовать, – Гагарин из вежливости держал удочку так, что было ясно – он не претендует на данное место, просто – поглядит и удалится.
Охранник захотел было приблизиться, но Гагарин коротким кивком остановил его. Держись где велено, без нужды не мельтеши, мил человек, ясно?
– Так себе, хвалиться нечем, – отозвался рыбак, но рыбы на кукане было изрядно. Он тоже глянул на охранника, но не мельком, а долгим взглядом, запоминая и давая запомнить себя.
– Недурно, – Гагарин вздохнул завистливо. – Сегодня. Ты готов?
– Конечно, – рыбак невозмутимо насадил на крючок червя, забросил удочку. – Не сомневайтесь. Винтовку пристрелял, приличная винтовка, хотя из нашей я и за версту бы достал.
– Никаких наших. Обязательно этой.
– Я понимаю, понимаю, – у рыбака клюнуло, опять карась. Прикормил место? С него станется.
– Тебя не замечали? Не останавливали?
– Три раза ходил, ни одна душа не спросила, куда. Они, лейб-стража, у самой ограды пасутся, а вглубь не идут. Место, что вы показали, дрянь. Я лучше подобрал, чуть ближе, зато и терраса, и столовая – всё на ладони.
– А отойти сможешь?
– Я что, враг себе? Уйду.
– Винтовку брось на видном месте, чтобы долго не искали.
– Обижаете, – усмехнулся рыбак. – Я понимаю, что главное – винтовка. Американская штучка.
– Прекрасно, – Гагарину не хотелось развивать тему. – За понятливость тебя и ценю.
– Премного вами благодарен. Лучше бы золотом.
– Золотом, так золотом, – согласился Гагарин. Он ещё раз увидел карася, точно, прикормленное место, и, небрежно распрощавшись, оставил рыбака.
– Может, его прогнать? – спросил охранник, когда Гагарин поравнялся с ним.
– Зачем, ловит и ловит себе. Успеем к поезду семь пятьдесят две?
– Быстро идти придётся, – охранник посмотрел на часы. – Быстро и напрямик.
– Тогда
Напрямик получилось через кустарник, не слишком густой, но глаза пришлось поберечь. Зато шли быстро, успевая не только к поезду, а и к станционному буфету с его вечными балыками, слоеными пирожками, жареными курами и свежим духовитым хлебом. Похоже, и ханжой приторговывают, даже наверное приторговывают – чай в углу пили зверскими глотками, морща и кряхтя, но Гагарин сегодня не был настроен изображать Deus ex machina, не тот день. И он не тот, хватит директору Департамента Безопасности играть в Ваньку-Каина. Поначалу, впрочем, это было полезно, давало дивиденды и популярность росла, как бурьян, весело и стремительно, но нынче времечко наступает серьёзное.
Он допил чай (крепкий, заварку не экономили) как раз к пригородному поезду. Ехал вторым классом, а прежний директор непременно бы министерский экспресс заказал, или, по меньшей мере, специальный вагон-салон. И дело не в конспирации, он и обычно, на настоящую рыбалку ездил так, по-простому, если честно, для него и второй класс достаточно удобен, к тому же можно вдоволь поговорить со случайным попутчиком, сроду его не узнавали в лицо, не певец, не артист, не человек синемы. А конспирации этой цена – фук. Куда проще созвониться, подслушает телефонная барышня, так что с того? Да и механика повсюду, барышни другие разговоры слушают, про любовь, а его телефон и прослушать, как уверяют лобастые, нельзя. Но стрелок ценил традиции, или книг начитался, встречаться любил в местах безлюдных, где каждый человек заметен, как ворона на снегу. Конспирация! Не удивительно, если и страхуется стрелок, оставил какое-нибудь письмо адвокату, вскрыть-де по моей кончине или аресте, или длительном отсутствии, а цена этому письму – ещё фук. Не нужна ему жизнь стрелка, его дело – попасть, а и не попадёт – не велика беда, лишь бы выстрелил и винтовочку оставил, а виноватый уже есть, первый сорт виноватый, большая шишка в пархатой американской компании, последние часы проводит в лесном гнёздышке, надо сказать, часы приятные, мамзель Лизавета своего козлика обиходить умеет. Но стрелок попадёт. Какими, однако, ограниченными людьми были эти господа революционеры, Каляевы, Халтурины и прочие слуги динамита. Что им стоило взять хорошую винтовку, найти позицию, прицелиться, пиф-паф и… Дурачьё. Гром им был нужен, грохот, огонь и взрыв. Процесс.
Гагарин сидел в купе один, охранник всё-таки шепнул начальнику поезда, и в вагон больше никого не пускали. Не страшно, двадцать вёрст всей дороги, на малую думку едва хватит. Думалось под перестук колес всегда хорошо, пришло на мысль, что и они от господ бомбистов недалеко ушли, разве ещё громче, ещё шумнее бабахнуть хотят. Все мы, голодные, слеплены одинаково, всего боимся и потому хотим, чтобы нас боялись. Забоятся, в этом не извольте сомневаться, почтенный.
На вокзале, в сутолоке и суете, он выкинул этот вздор из головы. Некогда отвлекаться. Пока охранник ловил экипаж, это было быстрее, чем вызывать свой, из Департамента, он прошёлся по расписанию дня. Последний спокойный день, некоторым образом. Остальные дни будут иными. Не для него, он давно потерял покой, как родился, так и потерял. Теперь ваша очередь, судари.
Экипаж, наконец, нашёлся, и они поехали по мирным и бестолковым улицам. Расплатившись с шофёром (Гагарин расплачивался всегда наличными из своих, а не квитанциями Департамента, что составляло для него предмет определённой гордости) он отпустил охранника и пошёл к себе, благожелательно отвечая на почтительные приветствия многочисленных подчинённых, являвшихся в присутствие по его примеру на полчаса раньше назначенного срока.
Рвение и порядок, господа!