Седьмая молодка

— Нет, не на ежедневную рутину я жалуюсь, — с негодованием проговорил Бленкинтроуп, — а на отупляющую бесцветную будничность моего существования в свободное от офисной работы время. Со мной не происходит ничего замечательного, ничего необычного. Никого не интересуют даже те скромные мелочи, которые представляют интерес для меня. То, например, что растёт в моём саду.

— Картофель весом чуть более двух фунтов, — ухмыльнулся Горуорт,

— А вы откуда знаете? — сказал Бленкинтроуп. — Сегодня утром я действительно рассказывал об этом всем в поезде, но не помню, говорил ли и вам тоже.

— Если быть более точным, вы уверяли, что вес картофеля составлял чуть менее двух фунтов, но я учёл то обстоятельство, что гигантским овощам и пресноводным рыбам уготована загробная жизнь, во время которой их рост не прекращается.

— Вы такой же, как остальные, — с грустью проговорил Бленкинтроуп. — Вам бы только посмеяться над такими вещами.

— Вся проблема в картофеле, — сказал Горуорт, — который нас совершенно не интересует, поскольку в нём нет совершенно ничего интересного. Все, с кем вы ежедневно ездите в поезде находятся точно в такой же ситуации, как и вы сами; они живут обычной жизнью, не особенно интересной для них самих и не стоит их упрекать в том, что они не проявляют энтузиазм к обыденным происшествиям, случающимся в жизни других людей. Расскажите им нечто пугающее, волнующее, пикантное из вашей жизни или жизни кого-либо из ваших близких, и они сразу заинтересуются вами. Они будут с особенной гордостью рассказывать о вас всем своим знакомым. «Моему близкому приятелю — его зовут Бленкинтроуп, мы с ним живём по одной дороге — рак, которого он нёс домой на ужин, отхватил два пальца на руке. И ему ещё повезло. По уверению доктора, он мог бы лишиться и всей руки». Вот какой должна быть тема для разговора. А теперь представьте, что вы входите в теннисный клуб и говорите: «Я знаком с человеком, вырастившим картофелину весом в два фунта с четвертью».

— К чему всё это, друг мой, — нетерпеливо проговорил Бленкинтроуп. — Разве я не сказал вам, что со мной никогда не случалось ничего необычного?

— Придумайте что-нибудь, — сказал Горуорт. Он заслужил высшую оценку за знание Библии, когда учился в частной приготовительной школе, и с тех пор считал, что иногда имеет право проявлять чуть меньшую скрупулезность, чем окружающие.

И впрямь, многое можно простить тому, кто уже в раннем возрасте знал названия семнадцати деревьев, упомянутых в Ветхом Завете.

— Что же именно? — с долей раздражения спросил Бленкинтроуп.

— Вчера утром к вам на птичий двор заползла змея и убила шесть из семи куриц-молодок. Сначала змея гипнотизировала своим взглядом куриц, а потом, пока они пребывали в беспомощном состоянии, жалила их. Седьмая же молодка была французской породы, с перьями, почти закрывающими ей обзор, поэтому гипноз не подействовал на неё, тогда как сама она с трудом, но видела змею. Она налетела на неё и заклевала до смерти.

— Благодарю вас, — холодно произнес Бленкинтроуп. — Это очень удачная выдумка. Случись нечто подобное у меня в птичнике, я бы с гордостью рассказывал всем об этом. Но я предпочитаю придерживаться фактов, даже если это ничем непримечательные факты.

Однако история седьмой молодки заставила его хорошенько задуматься. Он живо представлял себе, как рассказывает её в поезде изумлённым попутчикам. И помимо его воли эта история начинала обрастать необходимыми деталями и дополнениями.

Все ещё пребывая в глубокой задумчивости, он на другое утро занял своё место в вагоне поезда. Напротив него сидел Стивенгэм, снискавшем всеобщее уважение благодаря тому факту, что его дядя умер в момент голосования на парламентских выборах. Это случилось три года назад, но до сих пор мнением Стивенгэма интересовались всякий раз, когда речь заходила о проблемах внутренней или внешней политики.

— Привет, как поживает гигантский гриб, или что это было? — других слов приветствия для Бленкинтроупа у его попутчиков не нашлось.

Юный Дакби, которого он несколько недолюбливал, быстро завладел всеобщим вниманием рассказом о случившейся в доме утрате.

— Прошлой ночью у нас огромная крыса уволокла четырёх молодых голубей. Ну и чудовище же это было, если судить по размерам дыры, которую она прогрызла, чтобы забраться на голубятню.

Обычные крысы, казалось, давно прекратили свою разбойническую деятельность в этих краях; все они были чудовищных размеров, как и совершаемые ими злодеяния.

— Вот напасть так напасть свалилась на голову, — продолжал Дакби, видя, что завладел сочувственно-уважительным вниманием слушателей. — Четырёх птенцов утащили за один раз. Что может быть хуже!

— У меня вчера днём змея убила шесть из семи куриц-молодок, — проговорил Бленкинтроуп, с трудом узнавая свой голос.

— Змея? — дружно ахнули попутчики.

— Она очаровала их, одну за другой, своими смертоносными сверкающими очами, и пока они стояли, неспособные пошевелиться, убила их. Мой сосед видел всё это из окна своей спальной, но он прикован к постели и не мог позвать на помощь.

— Вот те на! — отозвались попутчики, несколько менее дружно.

— Самое интересное случилось с седьмой молодкой, той, что уцелела, — продолжал Бленкинтроуп, неторопливо зажигая сигарету. От его былой застенчивости не осталось и следа, и он начинал понимать, насколько легко и просто пускается во все тяжкие тот, кто имеет мужество сделать первый шаг. — Шесть погибших куриц были минорки, седьмая — уданской породы, с густыми перьями над глазами. Она почти не видела змею, и, конечно же, не была загипнотизирована, как другие. Она различала лишь нечто извивающееся на земле, поэтому налетела на змею и заклевала её до смерти.

— О, Боже! — единодушно воскликнули попутчики.

В следующие несколько дней Бленкинтроуп на своём опыте убедился, сколь малое значение имеет потеря самоуважения в том случае, когда достигнуто признание со стороны окружающих. Его история была опубликована в одном из изданий по птицеводству, откуда её затем перепечатала ежедневная газетка, поместив в рубрике «Это всем интересно». Некая дама с севера Шотландии писала, что вспомнила, как была свидетельницей аналогичной ситуации, участниками которой были горностай и слепой граус [1] . Ложь почему-то и впрямь казалась куда менее достойной порицания в том случае, когда служила спасению.