Ротмистр Гордеев 2

Говорил мне батя — не сиди, Лёха, одной задницей на двух стульях — рожа треснет. Было это в другой жизни и в другом мире. Но от этого батина философия не перестаёт быть актуальной.

Наш отряд великоват для скрытной разведки в ближних японских тылах. Укрыться тут со всем нашим хозяйством сложно: четыре тачанки, лошади основные плюс лошади вьючные с припасами и боеприпасами. Но ничего — ещё сутки-другие и уходим дальше в глубокий тыл к японцам для серьёзного

Порядок действий уже отработан: разведка и добыча языков скрытным порядком — разведтройками. Тачанки и конный состав в этот момент прячутся в глубине лесных массивов. Тут же и захваченные языки, с которыми продолжается работа и после первого экспресс-допроса. Перемещение глубокой ночью. Предварительно места для таких лагерей намечены на карте ещё при подготовке рейда.

Несколько раз пускаю в рейды в составе троек и Маннергейма с Вержбицким. Оба впечатлены слаженностью действий моих разведчиков. Голуби уносят донесения в наш штаб. Хороший способ связи на это время и при полном отсутствии радиосвязи в действующей армии. В моём мире Маркони с Поповым уже лет десять как должны были изобрести радиосвязь, а что тут? Не было времени поинтересоваться. Или с наличием демонических сущностей вопрос быстрой связи можно решить не только с использованием радиоволн? Подводит меня всё-таки моя нездешность.

Может, настоящий Гордеев, прячущийся до сих пор в глубинах нашего общего мозга, и знает ответ на этот вопрос, но мне об этом никак не сообщает. А кого спросить, чтобы не вызвать подозрений? Николова? Пожалуй. Но сейчас мы с ним даже по разные стороны фронта.

Ладно. Всему своё время.

Возвращаюсь к карте, на которую наношу пометки о размещении выявленных через показания языков японских частей. Эту карту с голубями не перешлёшь в наш штаб, потому отправится она туда пешим ходом. Две разведтройки уйдут на нашу сторону через фронт с двумя особо ценными «языками» перед началом нашего рейда вглубь японской территории. А как поступить с оставшимися, не столь ценными?

— О чём задумались. Николай Михалыч, — Вержбицкий прерывает моё уединённое сидение над картой.

— Размышляю, что делать с захваченными «языками». Не тащить же их с собой.

— Мне кажется, вы напрасно утруждаетесь, штабс-ротмистр. Они — враги. Прикончить и вся недолга.

Не думал, что мой визави — настолько кровожадный. Хотя, есть такие, что японцев за людей не считают, но в целом кодекс поведения офицера никто не отменял. Тем более, офицера российского.

Объясняю ему на пальцах как младенцу:

— Они пленные. Одно дело убить врага в бою, другое дело расправиться с беззащитным пленным.

Вержбицкий категорически не согласен:

— Исходить следует из целесообразности. Война требует жёстких решений.

— И на войне люди должны оставаться людьми.

— Оставьте ваш гуманизм для салонных барышень, — морщится он.

Понимаю, что мне его не переубедить, говорю примиряюще:

— Учту ваше мнение, господин штабс-капитан.

— Я гляжу, сами вы не слишком рвётесь в свободный поиск «языков».

А вот это уже откровенный наезд, но мне есть чем на него ответить:

— Как раз думал, отправиться самолично завтра.

До штабс-капитана доходит, что он малость попутал берега, Вержбицкий меняет тон на примирительный.

— Почту за честь составить вам компанию.

Иду ему навстречу, спокойно произношу:

— Не имею возражений. Подъем за полчаса до рассвета.

Будить пана Вержбицкого не приходится. Уже собран, упакован в маскировочную накидку и даже лицо себе разрисовал нашими самодельными маскировочными средствами — весь в серо-зелёных разводах, только белки глаз блестят.

— Как настроение, штабс-капитан?

— Боевое! — откликается он.

— Тогда нам пора. Труба зовёт.

Компанию нам с Вержбицким составляют братья Лукашины, неразлучная казачья парочка: оборотень с характерником.

Движемся по лесу «волчьим шагом» в предрассветных серых сумерках. Местность пересечённая. Лес смешанный, часто приходится пересекать горные ручейки. Чтобы использовать лес, как укрытие для нашего отряда, приходиться забираться на отроги восточнее Южно-Маньчжурской железной дороги, вдоль которой, в основном, мы, собственно, и воюем с японцами. Внизу на равнине лесов, практически, нет — воевать удобно, а вот скрытно передвигаться такому отряду, как наш — наоборот.

К нужному месту выходим, когда небо на востоке уже ощутимо розовеет. Его обнаружили вчера под вечер — лагерь, разбитый для приёма полка противника.

Должен похвалить противника — устроено всё по уму: палатки для рядового личного состава, палатки для господ офицеров, штабные палатки, места для приготовления и приёма пищи, места отхожие, пирамиды для оружия, охраняемый периметр, и главное в расположении любой регулярной воинской части — плац для построений с флагштоком.

Наблюдаем — со вчерашнего дня, изменений нет — в лагере только небольшая рабочая и интендантская команда, всего пара часовых, значит, основной состав полка ещё не прибыл.

Делаю заметку в уме: расслабленно живут господа японские интенданты. Отхожие места совершенно без охраны. Казалось бы, а что там охранять? Даже армейского дерьма пока не успело скопиться сколько-нибудь значительного количества.

В центре сооружения — траншея, с перекинутыми поперёк неё досками — угнездившись на них в позе орла и справляешь большую нужду, а с малой так вообще проблем нет. От досужих взглядом всё огорожено хлипкими стенками из хвороста, для надёжности, укреплёнными кольями.

Вот к такому заведению и направляет стопы потенциальная жертва — японский сёи (лейтенант).

Стараясь не шуметь, выдвигаемся к сортиру. Бедняга, даже пикнуть не успел, когда братья Лукашины сдёрнули его с насеста со спущенными штанами. Зато успел скоропостижно доопорожнить кишечник, пока мы тащили спелёнатого «языка» в лес.

Воняет теперь всю дорогу, приходится зажимать носы. Что поделать — война ест война, никакой романтики, только суровая проза жизни.

Быстрый допрос обосравшегося лейтенанта. К счастью, он знает английский. Так что уверенно беру допрос в свои руки.