Седьмое измерение (сборник)
Шрифт:
Я догадываюсь, что чемодан заперт на замок, а вдобавок обтянут тугим кожаным ремнем. Но это только догадки. Никогда я не бывал снаружи чемодана, вечно околачивался внутри. Вечно.
Можно снять его внутренние размеры, описать серые стены, посетовать на темноту или порадоваться простору. Но никогда, никогда я не выйду наружу и не посмотрю беспристрастным взором на этот не кожаный даже, а простой, клеенчатый чемодан, обшитый для красоты клетчатой тканью. Никогда не увижу я человека, который везет его на тележке, покрикивая: «Поберегись!»
Можно
Человек этот, я уверен, совсем не такой, каким представляется мне отсюда. А мир вокруг него недостижим для моего разума. Остается ходить внутри чемодана от стенки к стенке, сжимая кулаки. Остается стучать лбом в мягкую клеенчатую преграду. Остается мечтать.
Дерево
На дереве росли деньги. На нижних ветках – рубли, выше зеленели трешки, потом – пятерки, десятки, а верх был нежного сиреневого цвета. Там росли двадцатипятирублевки.
Я оборвал рубль и побежал за пивом и пельменями. Потом вернулся и, подпрыгнув, сорвал трешку, которую был должен приятелю.
Назавтра я пришел взять рубль на обед. Все нижние ветки были уже оборваны, а наверху, в густой листве двадцатипятирублевок, сидел человек в приличном костюме и аккуратно срезал ассигнации ножницами. При этом он не забывал посмотреть каждую на свет. Образовавшиеся пачки он перевязывал запасенной ленточкой и складывал в рюкзак, висевший за спиной.
Судя по количеству денег, работы ему должно было хватить на всю жизнь.
Ценности
Я сидел дома и производил переоценку ценностей. Мне никто не мешал.
Слева плотной стопкой лежали ценности, которые срочно следовало переоценить. Справа лежало несколько ценностей, которые я не собирался переоценивать. С ними было все ясно.
Я брал этикетку, зачеркивал крестом старую цену, а сверху ставил новую. Таким образом у меня получилась стопка старых ценностей с новой ценой. Однако принципиально ничего не изменилось. Мне это не понравилось, и я сорвал этикетки. Теперь выходило, что ценности вообще не имели цены.
Тогда я выбросил эти ценности в окно. Они летели, как бумажные голуби, в самых разнообразных направлениях. Прохожие их ловили и прятали за пазуху.
Мне так понравилось выбрасывать ценности, что я выкинул и все остальные тоже.
– Теперь я свободен от предрассудков! – сказал я удовлетворенно. – Свобода – величайшая ценность.
И я тут же выбросил свободу в окошко. Она упала на асфальт и больно ушиблась. Прохожие обходили ее молча, делая вид, что ничего особенного не произошло.
Голос
У меня в вентиляционной трубе поселился женский голос. Голос очень громкий, но с неразборчивой дикцией. Каждый вечер он яростно с кем-то спорил. Неизвестно даже с кем, потому что ему никто не возражал.
Я заткнул трубу старой шапкой, предварительно посыпав ее нафталином. Голос перешел жить в стенку. Пришлось облить ее специальной жидкостью, от которой дохнут насекомые. Голос ушел в потолок и одновременно в пол, так что получился стереофонический эффект. Интонации у голоса стали совсем дикие.
Однажды он все-таки вырвался наружу, и я убил его из духового ружья. Голос завертелся волчком и провалился в щель паркета. Теперь у меня поселилась тишина. Неизвестно, где она и как с нею бороться. Я изнываю от одиночества.
Жена
Моя жена превратилась в необитаемый остров. Я нанес его на карту в Тихом океане, чтобы мне было спокойнее. Остров получился не очень большим – площадью в несколько квадратных километров. Климат там умеренный, соседние архипелаги располагаются довольно далеко, а пароходы на остров не заглядывают.
В сущности, я знаю все об этом острове. Я вычислил его координаты, изучил флору и фауну, состав почвы, рельеф и омывающие остров течения. Все это, разумеется, по книжкам.
Иногда мне кажется, что стоит только захотеть, и я могу отправиться к моей жене, на этот одинокий остров. И каждый раз мне что-то мешает. Я слишком далеко нанес его на карту. Двенадцать тысяч километров. Хотелось, чтобы ей там было хорошо.
– Ничего! – утешаю я себя. – Это же остров. Никуда не денется.
Я не могу признаться себе в том, что мешает мне туда отправиться элементарная боязнь. Приплывешь, а острова и нет. Прилетишь, а он уже обитаемый. Явишься туда, а это вовсе и не остров.
Собственно, почему она должна оставаться островом? Ей всегда хотелось быть морем.
Капли
Навстречу мне шел мальчик и катил перед собою каплю никотина величиной с футбольный мяч. Капля была приплюснута и по виду напоминала ртуть.
– Она только что убила лошадь, – сообщил мальчик гордо.
И мне представилась эта лошадь, которую капля ударила в бок, а потом прокатилась по спине, не оставляя живого места.
В этот момент капля угрожающе двинулась на меня, не обращая внимания на крики мальчика. Я побежал, преследуемый каплей, и прибежал к своим приятелям. У них был какой-то праздник. Опасаясь капли, я остался переночевать.
Утром, когда рассвело, я увидел в углу целую батарею капель никотина, сложенных, как пушечные ядра. А над моей головой, на полке, выстроились капли алкоголя, похожие на двухпудовые гири с ручкой.
Когда я обратил на это внимание хозяина, он сказал, что капли здесь уже давно, но пока никого не трогали. Кроме того, они украшают комнату. Что же касается их агрессивности по отношению к лошадям, то не нужно быть лошадью.
Ладони
По ночным улицам летали белые ладони, похожие на чаек. Они ласкали друг друга, собираясь в небольшие группы, они плавно кружились, светясь в темноте длинными электрическими пальцами с неоновыми фонариками ногтей.