Седьмой лимузин
Шрифт:
Он сам, Анри и Мишлен рассмеялись. Джилл в недоумении посмотрела на него.
— Элио? Что ты затеял?
— Не только я. Шесть лет Анри, Мишлен и я ждали этого часа. И именно тебя, а также Алана, мне больше всего хочется превратить в благодарную аудиторию. — Он поцеловал ее в шею. — Рассматривай это как один из свадебных подарков.
Через пять минут хозяева и Элио вернулись во двор, уже переодевшись в комбинезоны автомехаников. Мадам Шаброль выглядела в таком наряде более чем внушительно. Они поставили на траву нечто, напоминающее игрушечные лошадки.
— Это не лошадки, Алан.
В течение следующего часа чета Шабролей систематически разорила и разнесла в щепки собственный дом. Был вскрыт паркет. Какие-то предметы извлечены из-под кровати. Сорваны обои в кухне. Разорена чердачная стена. Сдвинуты каменные плиты в погребе. И каждый поблескивавший серебром металлический предмет, который они извлекали на свет божий, тщательно сличался с рисунком в каталоге и лишь затем оказывался уложенным на траву.
Здесь были шестифутовые трубы из хромированной стали, похожие на гигантские камертоны, — Элио называл их лонжеронами. Полированные втулки, кабель, кольца, система зажигания и сотня изящных металлических вещиц, о назначении которых Алан мог разве что догадываться. С таким же успехом он взялся бы разбираться в механизме швейцарских часов.
В телеграмме Элио речь шла об «открытии». И это было более чем открытием. Через час лонжероны оказались соединены перекладиной, появились трубки, ручки, винты — и на стояках возник изящный сигарообразный силуэт гоночной машины.
Алан уже записывал на пленку и изображение, и звук, фиксируя каждый этап этой удивительной сборки. В грядущем ему предстояло еще не раз любоваться этими кадрами, запечатлевшими чудесное воскрешение «Бугатти-35», принадлежавшего Элио. Конечно, другие французы прятали от нацистов еврейских детей, но что могло заставить супружескую пару Шабролей пойти на ничуть не меньший риск ради спасения автомобиля?
И навсегда запомнил Алан тот миг, когда в вишневого цвета сумерках «Бугатти» приобрел завершенные очертания. Не зря протрудились они над ним столько времени: синие панели корпуса замерцали матовым светом, а подковообразный радиатор засверкал ртутью. Алан вспомнил, как в детстве читал «Машину времени», вспомнил ее зрительный образ — магический кристалл и эдвардианская медь. «Бугатти» в своей артистичности напомнил ему именно машину времени. И еще — «деток» Анри из собрания Лувра.
Глядя на машину в видоискатель, Алан впервые за три года почувствовал, что его влечет из тени на свет. Он прошел войну, и ее ужасающая реальность до сих пор не желала отпустить его. А теперь ему внезапно захотелось прикоснуться к сохранившейся в мире красоте и насладиться ею.
И еще запомнились Алану слова Элио, сказанные, когда сборка была завершена, и он уселся за руль, приготовившись включить двигатель.
— Ты, друг мой, относишься ко мне с чрезмерным терпением. Поверь мне, я умею это ценить. Настанет день, когда нам придется проделать все это заново.
И вот Шаброли открыли задние ворота — и Элио, припав к машине, как дервиш, помахал своей возлюбленной на прощанье с борта свадебного подарка, рассчитанного лишь на одно место.
КНИГА ПЕРВАЯ
АЛАН
Глава
3 августа 1968 г.
В три часа пополудни из «Вестерн Юнион» в студию пришло сообщение о последних эпизодах в личной войне между Элио и Джилл.
Я услышал голос вестника, разговаривающего с Фрэнсис, когда находился в лаборатории, суша кадры с рекламой кадиллака последней модели. Парочка образца пятидесятых годов, сильно смахивающая на Кена и Барби, восседала, улыбаясь во весь рот, на переднем сиденье «Купе де Вилль». С первого взгляда можно было узнать и место действия — газон в парке Бальбоа возле консерватории.
Заказчик будет доволен — его флажок гордо реял в благоухающем амброй полумраке. То ближе, то дальше, то выше, то ниже — над блестящей хромированной поверхностью. Реклама не приносила мне творческого удовлетворения, но платили за нее превосходно.
Фрэнсис постучалась в лабораторию.
— Готово, — откликнулся я и включил верхний свет.
В руках у Фрэнсис был желтый конверт, а сама она оказалась очень бледна. Телеграммы всегда тревожили ее. Даже в те времена, когда мы еще не были деловыми партнерами, и она преподавала живопись в университете штата в городе Сан-Диего. Я как раз находился у нее в кабинете в часы вечерних занятий, когда доставили телеграмму о несчастье с ее сестрой. Поэтому и сейчас она вся подобралась, готовясь услышать что-нибудь ужасное.
— Мне выйти, Алан?
— Не глупи!
Я похлопал ее по плечу и отодрал полоску, которой была заклеена телеграмма.
Фрэнсис заметила, как я помрачнел.
— Это меня касается?
— Суди сама.
ПОЖАЛУЙСТА ПРИБУДЬ В РИНО САМОЕ ПОЗДНЕЕ В ПОНЕДЕЛЬНИК ТЧК НУЖЕН СВИДЕТЕЛЬ ПОХОРОН ОБРУЧАЛЬНОГО КОЛЬЦА ТЧК АЛАН НА ЭТОТ РАЗ ЭТО НЕ ШУТКИ ТЧК ЭЛИО ТЧК
Фрэнсис решила было что-то сказать, житейски мудрое и заведомо уклончивое. Но потом передумала.
— Ну, давай, выкладывай! — Я вытер полотенцем руки и первым вышел из лаборатории. — А то ты сейчас лопнешь.
Фрэнсис осторожно побарабанила пальчиком по находящейся в сушилке пленке.
— Мне очень нравятся Элио и Джилл. Но они эксплуатируют тебя, Алан. Без тебя им пришлось бы играть перед пустым зрительным залом.
— … и никто не заставляет меня сидеть в первом ряду партера. Все понятно.
Я раскрыл жалюзи и, уходя от разговора, залюбовался видом из окна. За парком и немногочисленными пригородными строениями на просторе Тихого океана происходила заправка нефтеналивного судна.
«Йорктаун». Я читал в «Юнион» о последнем наступлении. Большие серые корабли увозили испуганных бритоголовых парней в Южно-Китайское море. Если бы у нас с Лоррен не разладилось, если бы не ее выкидыш, я мог бы как раз сейчас провожать на войну сына. И вдруг свара между Элио и Джилл показалась мне откровенно ничтожной.
— Может быть, это холостой выстрел. — Я сам удивился тому, что вернулся к этой теме. — Как в прошлый раз.
— Как во все прошлые разы. — Фрэнсис закурила «Кэмел», пустила дым в ту сторону, где хранилась ее картотека негативов. — Прости, Алан. Тебе ведь не интересна моя точка зрения по данному вопросу, не так ли?