Седой
Шрифт:
– Ты предполагаешь, что «малина» Крапленого в Старозаводском районе?
– Почему нет? По крайней мере, судя по его прежним делам, это характерная особенность «почерка» Крапленого. Он как волк: никогда не режет баранов там, где находится его логово.
– Возможно…
– И еще, товарищ полковник. Я считаю целесообразным размножить и выдать постовым и участковым фотографии Кривого, Михея и Профессора (фото Крапленого у них уже есть). Смотришь, кто-нибудь из этих ловчил и объявится в каком-нибудь интересном местечке.
– Согласен.
Глава 14. ИНКАССАТОР ФЕДЯКИН
Участковый, лейтенант Сушко, был зол. Мало того, что вчера получил нагоняй от начальника за слабую воспитательную работу среди подростков своего участка, что сегодня вдрызг разругался с женой из-за какого-то пустяка, так еще и небезызвестный в районе пьянчуга Клушин устроил потасовку во дворе своего дома с такими же выпивохами, как и он сам. А после, с раскровененной рожей, гонялся за своей женой и орал, матерясь по черному: « Убью, сука!
Изничтожу! Падла! И тебя… и мать твою!..»
Конечно, все закончилось так, как уже было не раз.
Клушин ползал перед ним на коленях, слезно просил прощения у жены, лобызал своих насмерть перепуганных детей, ревевших во весь голос, клялся, что последний раз, что за стакан ни в жизнь не возьмется…
Наконец завыла дурным голосом и его жена: «Ой, не забирайте корми-ильца-а!..» А затем вцепилась мертвой хваткой в мундир Сушко и стала целовать ему руки.
Бр-р! Черт бы их всех побрал, этих придурков!
«Дать бы тебе, паразит, по морде, да еще и носком под зад, чтобы летел без остановок куда-нибудь подальше… например, в мордовские ИТК…» – думал Сушко, торопливо выписывая квитанцию очередного штрафа за нарушение общественного порядка.
Ан, нельзя. Закон не разрешает.
А Клушину можно. Ему все можно. Попробуй к нему подступись, сразу весь Кодекс наизусть, как стих, прочитает. За Конституцию и говорить нечего – настольная книга. Постоянно открыта на той странице, где про права сказано. Пытался Сушко уговорить соседей написать на Клушина заявление в райотдел милиции, чтобы передать дело в суд, – тщетно. Боятся.
«С него, недоделанного, все как с гуся вода, – отвечают. – А у нас дети. Ну, дадут ему год, а толку?
Уже сидел… Выйдет – того и гляди бутылкой по черепушке где-нибудь в темном углу шандарахнет…
Пусть уж лучше на него бумагу пишет соседский пес Бобик. Ему терять нечего, все равно от старости скоро подохнет…»
Вот и весь сказ. Как хочешь, так и крутись.
Отправил как-то раз Сушко Клушина на пятнадцать суток. А он по выходу ерничает со смешочками:
«Вот спасибочки, гражданин начальник, удружил. Век помнить буду. Как на курорте
Вот и поговори с таким… А рапорт писать нужно и меры принимать тоже. Профилактику, беседы по душам… Язви его в душу!
С такими невеселыми мыслями Сушко вышагивал по переулкам микрорайона, не выбирая дороги, шлепал прямо по лужам, раз за разом проваливаясь в ямины с липкой черной грязью.
Участковый только вздыхал обречено, стараясь не замечать, во что превратились его новые хромовые сапоги, и топал дальше – словно нес свой крест на Голгофу. Недавно прошел сильный ливень и попытка найти обходной путь через это грязное месиво была пустой тратой времени и сил.
В одном из переулков, неподалеку от шоссе, задумавшись, Сушко едва не столкнулся с невысоким, сморщенным мужиком. Тот, горбясь и отворачивая лицо, боком прошмыгнул мимо него и поспешно посеменил в сторону Рябушовки – поселка на окраине, к которому уже подступали новостройки.
«Кто бы это мог быть?» – машинально подумал лейтенант, перебирая в памяти жителей своего участка.
Сушко работал здесь пятый год и практически всех своих подопечных знал в лицо. Но этого человека он видел впервые.
Трудно представить, что кому-то постороннему могла взбрести в голову блажь прогуляться по
Рябушовке в такую погоду…
«И все-таки где-то я его видел… Где и когда?» – размышлял Сушко, глядя вслед удаляющемуся мужику.
И похолодел, вспомнив фотографии, врученные вчера капитаном из городского уголовного розыска. Не может быть! Неужели!?
Нет, точно он! Уж на что-что, а на зрительную память участковый не жаловался.
Сушко торопливо открыл офицерскую сумку, нашел снимки. Есть!
С глянцевого картона на него глянуло лицо встреченного мужичка – морщинистое, мятое перемятое жизнью, с оловянными глазами-пуговками, смотревшими из-под мохнатых бровей недобро и подозрительно. Посмотрел на оборот фотографии – кличка Кривой.
Что делать? Что делать!?
Сушко вспомнил наказ капитана – звонить в управление.
Он беспомощно оглянулся, зная наверняка, что до ближайшего телефона километра два, и едва не заплакал от бессилья. Нет, со звонком не успеть. Да еще эта грязь…
Проследить! Но как? В фирменном кителе и фуражке за версту видать, пусть даже в надвигающихся сумерках, что милиционер. А ведь нужно, обязательно нужно узнать, к кому направился старый вор-рецидивист.
И лейтенант решился. Спрятав фуражку в сумку и прижимаясь поближе к заборам, он поспешил за Кривым, нескладная фигурка которого мельтешила уже в полукилометре от него.
Тесленко, медленно, словно сомнамбула, опустил телефонную трубку на рычаги. Глядя на его изменившееся лицо, Мишка Снегирев с испугом спросил: