Сегун. Книга 2
Шрифт:
Он съел всего фазана, три чашки риса и прихлебывал саке, что считалось признаком хорошего тона. Впервые за несколько месяцев он утолил голод, прикончив за трапезой шесть бутылочек подогретого хмельного напитка. На долю Марико и Фудзико пришлось две. Теперь они раскраснелись и глуповато хихикали.
Марико засмеялась и прикрыла рот ладонью:
– Хотела бы я научиться пить саке как вы, Андзин-сан. Вы пьете саке лучше всех, кого я знаю. Бьюсь об заклад, что вы могли бы выпить больше всех в Идзу! Я бы выиграла на вас кучу денег!
– Я думал, самураи не любят азартные игры.
– О да, не любят, точно. Они же не купцы или крестьяне. Но не все самураи таковы. Многие держат пари как южные вар… как португальцы.
– Женщины тоже?
– О да, очень многие. Но только с другими госпожами, на небольшие суммы, и всегда так, чтобы не узнали их мужья! – Она, посмеиваясь, перевела все это Фудзико, которая еще больше раскраснелась.
– Ваша наложница спрашивает: англичане тоже заключают пари? Вам нравится спорить?
– Это наше национальное развлечение. – И он рассказал им о скачках, игре в кегли, травле быков собаками, охоте с гончими и ловчими птицами, игре в шары, новых театральных труппах, стрельбе и метании дротиков, лотереях, кулачных боях, картах, борьбе, игре в кости, шашки, домино и ярмарках, где можно поставить фартинг-другой на число, заключив пари с колесом удачи.
– Но где вы берете время на жизнь, на войну, на любовь? – удивилась Фудзико.
– Ну, для этого всегда найдется время. – Их глаза на мгновение встретились, но он не смог прочитать во взгляде своей наложницы ничего, кроме счастья и, может быть, легкого опьянения.
Марико попросила его спеть матросскую песню для Фудзико. Он спел, и они его похвалили, уверяя, будто ничего лучше не слышали.
– Выпейте еще саке!
– О, вы не должны наливать, Андзин-сан. Это женская обязанность, разве я вам не говорила?
– Да. Налейте еще. Додзо.
– Я лучше не буду. Думаю, я свалюсь. – Марико усиленно заработала веером, так что несколько прядей выбилось из ее безукоризненной прически.
– У вас красивые уши, – заметил он.
– У вас тоже. Мы с Фудзико-сан думаем, что ваш нос тоже совершенен, достоен даймё.
Он ухмыльнулся и ловко поклонился им. Они поклонились в ответ. У Марико складки кимоно слегка отошли на шее, приоткрыв край алого нижнего одеяния и натянувшись на груди. Это сильно возбудило его.
– Саке, Андзин-сан?
Он протянул чашку, его пальцы не дрожали. Наливая, она сосредоточенно глядела в фарфоровую емкость и от напряжения высунула кончик языка.
Фудзико неохотно приняла свою чашку, сказав, что уже не чувствует под собой ног. Ее тихая меланхолия в этот вечер исчезла, она опять казалась совсем юной. Блэкторн заметил, что она вовсе не так безобразна, как ему представлялось раньше.
Голова Дзодзэна гудела. Не от саке, а от той невероятной военной стратегии, которую так открыто выложили ему Ябу, Оми и Игураси. Только Нага, второй командир, сын заклятого врага, за весь вечер не сказал ни слова, холодный, высокомерный, жестокий. На его худом лице сильно выделялся крупный нос – фамильная черта, характерная для потомства Торанаги.
– Удивительно, Ябу-сама, – сказал Дзодзэн. – Теперь я понимаю причину такой секретности. Мой господин оценит это. Мудро, очень мудро. А вы, Нага-сан, весь вечер молчите. Мне любопытно знать и ваше мнение.
– Мой отец считает, что на войне необходимо использовать все возможности, Дзодзэн-сан, – ответил молодой человек.
– А ваше личное мнение?
– Я послан сюда повиноваться и наблюдать, слушать и учиться. Не высказывая своего мнения.
– Но как второй командир – я бы сказал, командир не из последних – вы считаете, что опыт удался?
– На это вам могут ответить Ябу-сама или Оми-сан. Или мой отец.
– Но Ябу-сама заверил, что сегодня вечером каждый может говорить свободно. Что здесь скрывать? Мы же все друзья, не так ли? Сын такого знаменитого отца должен иметь собственное мнение. Да?
Глаза Наги насмешливо сузились, но и только.
– Можно говорить свободно, Нага-сан, – поддержал Ябу. – Что вы думаете?
– Я думаю, что, будучи применена неожиданно для противника, эта тактика позволит выиграть одну схватку или, может быть, одну серьезную битву. Благодаря внезапности. Но потом? – Голос Наги стал ледяным. – Потом, когда все стороны освоят эту тактику, бессмысленная гибель постигнет огромное число воинов, подло убитых людьми, которые даже не узнают, кого обрекли на смерть. Сомневаюсь, что мой отец на самом деле одобрит использование ружей в настоящей битве.
– Он так сказал? – вскинулся Ябу, забыв о Дзодзэне.
– Нет, Ябу-сама. Таково мое мнение.
– Значит, вы не одобряете создание мушкетного полка? Он вам не по душе? – мрачно спросил Ябу.
Нага взглянул на него плоскими глазами рептилии:
– При всем моем к вам уважении, раз уж вы спрашиваете моего мнения, да, я нахожу эту затею отвратительной. Наши предки всегда знали, кого убили или кем побеждены. Это бусидо, наш кодекс чести, путь воина, путь истинного самурая. Всегда побеждает настоящий мужчина. А теперь? Как вы докажете господину свою доблесть? Как он сможет наградить за мужество? Стрелять – это смело, но также и глупо. Где здесь особая доблесть? Ружья против кодекса самураев. Так воюют варвары, так воюют крестьяне. Вы понимаете, что даже мерзкие купцы и крестьяне, даже эта могут вести такую войну? – Дзодзэн засмеялся, а Нага продолжал еще более напористо: – Несколько сумасшедших крестьян смогут уложить любое количество самураев, располагая достаточным количеством ружей! Да, крестьяне смогут убить любого из нас, даже господина Исидо, который хочет сесть на место моего отца.
Дзодзэн не сдержался:
– Господин Исидо не посягает на земли вашего отца. Он только стремится защитить страну, сохранить ее для законного наследника.
– Мой отец не угрожает господину Яэмону или государству.
– Конечно, но вы говорили о крестьянах. Господин Исидо был когда-то крестьянином. Я тоже был крестьянином. И ронином!
Нага не хотел ссориться. Он знал, что не может противостоять Дзодзэну, который, как всем было известно, блестяще владел мечом и секирой.
– Я не имел намерения оскорбить вас, вашего господина или еще кого-то, Дзодзэн-сан. Я только сказал, что мы, самураи, должны позаботиться, чтобы крестьяне никогда не имели ружей, иначе никто из нас не будет в безопасности.