Шрифт:
ПРОЛОГ
Впереди между деревьями мелькал алый плащ князя. Сразу за ним — зеленый. Плащ Святополка. Любимца князя. Этого выскочки, проходимца из Киева. Хитрого, скользкого, изворотливого…
Десятник Корнил смотрел Святополку в спину.
«Чем князю угодил?.. Или он известный воин? Вроде нет. Никто его с обнаженным мечом не видел; болтается оружие на поясе для виду. Такому воину, наверное, — в курятнике воевать! Брови хмурить — воробьев пугать!.. Или он родовит? Тоже — нет. Ни роду, ни племени у Святополка. Ни даже пристанища, кроме разве того, что дал ему князь. Говорят, вся жизнь Святополка — то же, что ветер в поле!.. Или он владеет богатством несметным? Какое
Так размышлял, погоняя коня, десятник Корнил по прозвищу Рваная Щека. Погонял, на десяток свой оглядывался.
Всадники голодные, хмурые — ехали молча. За ними едва поспевал обоз — дюжина полупустых телег. Село за селом проезжали, деревню за деревней, а в телегах груза почти не прибавлялось. Обнищал народ за последние неурожайные годы, оголодал за зиму — долгую и на редкость холодную. Почти в каждом дворе не хотели платить оброк. Приходилось угрозами брать или выколачивать силой. Зерно, оставленное на семена, отбирали. Не раз доходило до унижения: люди роптали, а то и проклинали в спину, вослед; на князя боялись дурное слово сказать, хулили десятника…
«Ничего, разживутся! Народ живуч… Плачут, плачут: есть нечего, но до осени как-то дотягивают. Припрятывают, это известно. А ежели и попухнут с голоду, не беда! Даже если перемрут некоторые, что ему-то, Корнилу, печалиться! Те перемрут, кто его проклинал… — успокаивал себя десятник. — Значит, плохо работали, ленивы были, не хотели осенью за упавшим зернышком нагнуться, жнивью поклониться…»
Десятник махнул рукой ратникам:
— Догоняй!..
И сам подстегнул коня.
Алый плащ князя Мстислава весело мелькал среди стволов берез. За ним так и увивался плащ зеленый…
«Вот кого не надо подгонять! От князя ни на шаг не отступает. То в левое ухо нашептывает, то в правое. Как соты — меды, источает лесть!.. Ну ничего! Лесть лестью, да с этим князь разберется однажды, наберется мудрости; хоть и молод, а не так глуп, чтоб на льстеца чрезмерно полагаться, чтоб на изворотливого опираться, чтобы вероломному доверять… А мы возьмем делами! Мечом возьмем, оброк выколачивая!.. Мстислав-князь не слеп, отлично видит, с чьего меча живет, с чьего усердия празднует. Не тот значим, кто за столами приятные речи говорит, а тот значим, кто на крыльце покой стережет, кто к крыльцу обозы, груженые оброком, подгоняет, кто наполняет кладовки, погреба и ледники…»
Десятник обернулся, гневно сверкнул глазами на отстающих. Зажав правую щеку рукой, бросил:
— Уснули?..
Щека у десятника Корнила была изуродована лет десять назад. Со старым черниговским князем Владимиром он ходил тогда в половецкие степи. Мстислав Владимирович тоже был в том походе — совсем еще мальчик. Ночью выследили орду, гнали половцев по степи к оврагу. Большая была орда, много больше княжеской дружины. Пока половцы со сна не разобрались, и гнали их, криками пугали — обманывали, чтобы думали половцы, будто много черниговцев в степи. Шум большой подняли. И Корнил кричал до хрипоты. Половцы в темноте отстреливались почти наугад, на крик били. И попала в молодого десятника стрела: прямо в рот угодила и, пробив щеку, выскочила. Изуродовала лицо — вырвала полщеки. Дырка большая была. Со временем, конечно, немного затянулась, однако совсем не закрылась. И уж видно не закроется более… С тех пор и прозвище — Рваная Щека. Через дырку видны зубы. Если рукой дырку не зажать, говорить трудно. И невозможно есть, если не склонить голову на левый бок, — пища через дырку вываливается, слюна течет. Да и чавканье никому не нравится, и никому не нравится за столом смотреть, как
Корнил, еще подхлестнув коня, нагнал Мстислава и Святополка.
Те оживленно беседовали о чем-то. Как услышали, что приближается десятник, замолчали. Обернулись.
Мстислав вопросительно вскинул брови:
— Что тебе?
Корнил кивнул ему угодливо:
— Хочу сказать, господин.
— Говори, — разрешил Мстислав и покосился на Святополка, улыбнулся краешками губ.
Десятник, тронув уздечку, поставил коня так, чтобы быть обращенным к князю левым плечом и, соответственно, — левой щекой. Чтобы не на рубец с дыркой глядел Мстислав, а на преданные глаза.
Глаза же широко распахнул:
— Вы бы, господин, не отрывались от нас! Не поспевают мои люди за вами. Лошади слабы, устали…
— Что ж из того? — оглянулся на всадников князь. — Чего бояться?
— За лесом Сельцо, — показал рукой десятник. — Народ здесь победнее, чем в других местах, но позлее. Могут и напасть…
Мстислав нахмурился:
— Хочешь сказать, что я от мужиков не отобьюсь? Что они гнева отца моего не побоятся?..
Тут Святополк сказал:
— Этот десятник, быть может, прав. Есть люди, которые живут одним днем и не думают о дне грядущем. Они точат нож на господского сына, забывая о завтрашнем гневе отца… Ты это хочешь сказать, десятник?
Корнил покачал головой. Прикрыв дырку в щеке пальцами, ответил:
— Нет, уважаемый. Я не говорю, что точат нож. Я говорю: места здесь опасные… Взять — ничего не возьмем. Разворошим только осиное гнездо.
Князь кивнул:
— Мы о том знаем, что взять тут нечего. Потому и направляемся в Сельцо. Ничего не дадут — накажем. Тогда осенью вдвойне дадут. Бояться будут. Особенно этот…
— Аскольд, — подсказал Святополк.
— Да, он! — опять нахмурился Мстислав.
Десятник удивленно взглянул на Святополка:
— Аскольд бояться не будет… Это вы напрасно, уважаемый!..
Князь насторожился:
— Ты его знаешь?
— И вы его знаете, господин. Старого Аскольда. Да все его знают… Мы вместе ходили в половецкую степь. Отец ваш его большим уважением жаловал…
— Пусть так, — перебил князь. — Ратные заслуги — это одно, а оброк платить — совсем другое.
— Он иначе отслужит, — пытался вступиться Корнил.
— Не отслужит уже — стар! — сказал значительно Святополк-киевлянин. — Я по просьбе князя два года записи веду. Аскольд ни разу не платил. Сегодня заплатить должен!
Князь поддержал:
— Я бы, может, и не заметил, памятуя о былых его заслугах… проявил бы великодушие… но… Беда Аскольда в том, что другие на него смотрят. Тоже платить не хотят… А у моей дружины потом лошади некормлены, слабы. И воины голодны…