Секрет Жермены
Шрифт:
Граф Франкорвиль и маркиз Бежен торжествовали. Едва сели в ландо и лошади побежали, оба кинулись поздравлять барона. Как все светские люди, охочие до скандала, они предвкушали, что за шум поднимется в газетах и создастся лично для них реклама по поводу сенсационной дуэли.
А там, на поле боя, два врача старались помочь раненому, состояние его казалось безнадежным. Князь был без сознания и бел как мрамор.
Мишеля тихонько положили на землю навзничь, и доктор Перрье осторожно извлек из раны шпагу, она пронзила грудь насквозь
Перрье пощупал пульс, нахмурился и сказал коллеге:
– Надо немедленно сделать подкожное впрыскивание эфира.
Он достал из походной аптечки шприц и пузырек с притертой пробкой, наполнил цилиндр эфиром и, быстро воткнув иглу в верхнюю часть бедра, сделал впрыскивание.
Почти сразу князь приоткрыл глаза, и в них промелькнул проблеск сознания. Он хотел что-то сказать, но кровь потекла изо рта.
Вандолю, совершенно подавленному и не менее бледному, чем его друг, показалось, что Мишель произнес имя Жермены и одновременно из последних сил пожал руку Мориса, как бы напоминая, чтобы он не оставил девушку.
– Не говорите! Не напрягайтесь! – решительно приказал доктор. – Сейчас отвезем вас домой…
– Дайте мне силы, чтобы увидеть ее, – прошептал раненый доктору Перрье.
– Не только чтобы увидать, но чтобы жить с нею долгие годы, – сказал доктор, показывая жестом, чтобы князь молчал.
Мишель грустно улыбнулся, будто хотел сказать, что не верит надежде доктора. Он думал: «Через пять минут я умру».
Оба секунданта предположили то же самое, и привратник сада в подобном не сомневался. Ему было жаль красивого молодого человека, но он считал, что такая смерть для мужчины прекрасна.
Предотвратив с помощью инъекции мгновенную смерть, часто наступающую после такой травмы, доктор приступил к перевязке.
Сделав два тампона из ваты, пропитанной раствором карболки, доктор приложил их к входному и выходному отверстиям раны, сверху сделал компрессы и закрепил все бинтом. Потом Мишеля одели и осторожно положили на сиденье в ландо. Доктора сели на противоположную скамейку, а секунданты поехали на упряжке врача, и оба экипажа тихонько двинулись к дому князя Березова.
По дороге медик все время держал руку на пульсе Мишеля и, почувствовав его ослабление, сделал вторую инъекцию, заменив эфир кофеином, сказав:
– Если опять случится обморок, придется снова ввести эфир. Исключительно крепкий организм больного позволяет применять большие дозы.
Мишель снова как бы ожил, порозовел, глаза заблестели, и он даже захотел сесть, но доктор решительно удержал его и сказал строго:
– Хотите умереть, тогда делайте то, что я запрещаю.
– Вы даете мне жизнь, – еле слышно прошептал князь и прибавил умоляюще: – Перрье… Друг мой… Еще раз… Укол…
– Нет, князь, мой дорогой большой ребенок, погодите! – строго сказал врач.
– Обещаете вы… довезти меня… еще живого…
– Клянусь в этом! – сказал доктор, очень взволнованный, несмотря на видимое спокойствие.
– Спасибо!.. Увидеть ее в последний раз… и умереть…
– Как можно позже!.. А теперь молчите! Иначе я ни за что не отвечаю.
Впрыскивание кофеина сразу после инъекции эфира возымело гораздо более сильное и длительное действие. Во время переезда пульс оставался хорошим и, несмотря на большую слабость, больной дышал свободнее. Жизнь висела на ниточке, но все-таки он жил.
Ландо, ехавшее теперь по приказанию доктора быстро, снова замедлило ход и свернуло в ворота дома Березова именно в ту минуту, когда к ним подъехал экипаж, где сидели Бобино и сестры Жермены. Их извозчик остановился одновременно с ландо и с экипажем секундантов Мишеля.
Бобино быстро соскочил наземь и, подойдя к ландо, увидел князя, совершенно бледного, неподвижно лежащего на сиденье, и напротив него двух незнакомых ему людей.
Подавив невольный крик ужаса, юноша обратился к старшему из спутников, на чьей груди он увидел ленточку ордена Почетного легиона, сказав:
– Месье, князь удостоил меня своей дружбой… Я везу ему приятное известие… Я так спешил…
– Мой друг, – сказал Перрье, – если известие хорошее, так сообщите его князю. Он ранен, и приятная новость поможет ему лучше всяких лекарств.
Тогда Бобино сказал:
– Князь, месье Мишель, вы узнаете меня?
При звуке этого голоса, такого молодого, звонкого, с чисто парижской интонацией, Березов слабо улыбнулся и прошептал:
– Бобино!.. А девочки… Где они?..
– Спасены… Свободны… Я их привез… Они здесь, в экипаже…
Огромная радость осветила лицо русского, и, несмотря на запрет доктора, он сказал:
– Спасибо, друг! Жермена будет счастлива, и я смогу умереть спокойно.
– Умереть!.. Это мы еще посмотрим!.. Мы вас выходим… Правду я говорю? – обратился Бобино к доктору, предлагая помощь, чтобы перенести раненого в дом.
Увидав Берту и Марию, таких миленьких, таких испуганных и смущенных, князь снова улыбнулся.
Девушки, видя столь красивого, доброго и как будто умирающего человека, совершенно онемели и готовы были расплакаться.
Прибежали слуги, людей собралось более чем достаточно, чтобы доставить князя в его покои.
С присущим ему тактом Бобино понял, что надо пойти вперед и повести девушек поскорее к Жермене, чтобы смягчить неожиданным счастливым свиданием предстоящий тотчас тяжелый удар.
Бобино в двух словах объяснил это князю, и тот счастливо улыбнулся, несмотря на то, что ему казалось, будто он умирает, и в знак согласия кивнул.