Секретная битва
Шрифт:
Смолински стянул с себя китель и протянул его фон Гетцу. Фон Гетц без восторга надел китель со знаками различия На три ступеньки ниже, чем его собственное звание.
— Смолински, дайте ваше удостоверение. Вот видите, тут летчик в форме, — он ткнул пальцем на фотокарточку в удостоверении и перевел палец на фон Гетца. — И тут летчик в форме.
Смолински и Коля из-за спины Валленштейн посмотрели на фотокарточку и перевели взгляд на фон Гетца, сравнивая его с оригиналом.
— Действительно, — согласился Смолински. — Сходства как будто прибавилось.
—
— Два года, — ответил Смолински.
— Вам сейчас двадцать девять. Следовательно, когда вы фотографировались, вам было двадцать семь. Так? — подсчитал Валленштейн.
— Так, — согласно кивнул Смолински.
— А вам, Конрад, если не ошибаюсь, сейчас тридцать два?
— Тридцать три, — уточнил фон Гетц.
— Прекрасный возраст! — умилился Валленштейн. — Возраст Христа. Но согласитесь, господа, между двадцатисемилетним молодым человеком и тридцатитрехлетним мужчиной некоторая разница существовать все-таки должна? Шесть лег — большой срок.
Все согласились с Валленштейном, потому что это было очевидно и спорить тут было не о чем.
— Если бы вы, Конрад, были на шесть лет моложе, то разница между вами и фотографией на удостоверении была бы еще меньше. Смотрите сами. У вас светлые волосы — и у Смолински тоже светлые волосы. У вас у обоих продолговатое лицо и прямые брови. У вас одинаково тонкие носы и поджатые губы. Вы не похожи внешне, но вы похожи по приметам! Если бы кому-нибудь вздумалось сделать ваши словесные портреты, то он описал бы одного и того же человека! А если сказать, что это фото — ваше, дорогой Конрад, только сделано давно, еще до войны, то у любого отпадут всякие сомнения. Вы со мной согласны, Тиму? Ну, скажите ваше мнение. Вы же человек не заинтересованный.
Коля взял удостоверение, посмотрел на фотографию, потом на фон Гетца. Не говоря ни слова, он отдал удостоверение Валленштейну.
— Ну?!
— Они не похожи… — начал Коля.
— Ну! Что я вам говорил! — воскликнул фон Гетц едва ли не радостно.
— Они не похожи на первый взгляд, — все так же неторопливо, растягивая слова, продолжил Коля. — Но если присмотреться повнимательнее и если при этом знать, что фотография сделана давно, а все это время ее обладатель воевал, то можно сказать, что эта фотография фон Гетца.
— Правильно, — согласился Смолински. — На войне люди взрослеют быстрее. Вот я, к примеру…
— Да погодите вы! — перебил его Валленштейн. — Что вы теперь скажете, Конрад?
— Я не знаю, — растерялся фон Гетц.
— То есть как это вы не знаете?!
— Да ну вас! — отвернулся фон Гетц и бросил через плечо: — Несерьезно все это. Авантюра какая-то.
— Нет, позвольте, — Валленштейн обошел фон Гетца и встал перед ним. — Что значит — «авантюра»? В конце концов, вам нужно покинуть Швецию или мне?
— Мне, — подтвердил фон Гетц.
— Вы согласны, что с вашими документами вы это сделать не сможете?
— Полностью согласен.
—
— А Смолински?
— А что Смолински? — не понял Валленштейн.
— Куда девать обер-лейтенанта?
— Да никуда его девать не надо. Он тихо вернется к своему деду в Оре, а Оре — это не только горнолыжный курорт, но и такая глухомань… Он тихо-тихо отсидится там до конца войны, помогая своему деду чинить подъемник и флиртуя с отдыхающими девицами. Полноте, Конрад! Решайтесь! Мне кажется, это единственный выход и для вас, и для обер-лейтенанта. Ведь вы же хотите снова на фронт?
— Разумеется, хочу, но мне кажется…
Валленштейн не дал ему договорить. Он вернулся к Смолински и Коле.
— Господин обер-лейтенант, — торжественно обратился он к Смолински. — Я имею честь сделать вам официальное предложение заключить со мной сделку.
— Какую? — тупо вытаращился Смолински.
— Я покупаю у вас вашу форму и ваши документы. Назовите цену.
Смолински пьяно выкатил глаза, но произнести ничего не смог.
— Что вас так ошарашило? — настаивал Валленштейн. — Не верите собственному счастью? Повторяю, я хочу купить вашу форму и документы и гарантирую вам, что обер-лейтенант Смолински будет воевать на Восточном фронте до тех пор, пока не погибнет смертью храбрых или не вернется оттуда с победой. Назовите вашу цену и езжайте обратно в Оре.
— Вы хотите, чтобы вместо меня поехал вот этот господин? — Смолински мотнул головой в сторону фон Гетца.
— Лично я ничего не хочу, — рассудительно объяснил Валленштейн. — У меня в жизни все хорошо, и мне ничего менять не нужно. Вы хотите вернуться в Оре так, чтобы вам за это ничего не было, а мой друг хочет отправиться на Восточный фронт. Я просто предлагаю сделку, в которой я лишь посредник.
— Но он же не умеет летать!
— Это уже не ваше дело. Сорок тысяч крон вас устроит?
— Сколько?! — не поверил Смолински, — Со-рок ты-сяч?!
— Сорок тысяч, — подтвердил Валленштейн. — За вашу форму и документы и за то, чтобы вы до окончания войны носа не высовывали из своего Оре.
— Да вы что! — радостно залопотал Смолински. — Да за такие деньги!.. Да мне их на всю жизнь!.. Да я шагу не ступлю из Оре… Вот мои документы. Вот форма. Вот справка из госпиталя, вот…
— Погодите, — остановил его Валленштейн. — Вы галифе прямо здесь будете снимать? Может быть, вам удобнее будет переодеться в машине?
Валленштейн посмотрел по сторонам и метрах в ста обнаружил машину Мааруфа. Он махнул ему рукой, чтобы тот подъехал.
— Мааруф, друг мой, — обратился Валленштейн к охраннику, протягивая ему связку ключей. — Вот этот ключ — от моего личного сейфа в моем кабинете. Пожалуйста, поезжайте к нам домой, покажите отцу ключи, объясните, что мне срочно понадобились деньги, и привезите сорок тысяч крон.
— Хорошо, хозяин, — кивнул Мааруф и уехал выполнять приказание.