Секретная битва
Шрифт:
— Я, товарищ генерал! — подбежал комендант.
— Ты где этого фон Гетца содержишь? — спросил Головин вполголоса, отводя его в сторонку.
— Обыкновенно, товарищ генерал, в караулке.
— В кордегардии, значит. Он что же, вместе с отдыхающей сменой живет?
— Никак нет, товарищ генерал. Бойцы сколотили ему выгородку. Вот в ней, стало быть, он и живет. А при нем два часовых, как вы и приказывали. С утра, значит, как Конрад Карлович пойдут на завтрак, они его сопровождают, а после ужина — снова под замок и особый пост при нем.
— При замке?
—
— Ну, добре, — согласился Головин. — Содержи Конрада Карловича отменно хорошо. Вольностей особых не позволяй, не забывай, что он все-таки военнопленный. Но и не лютуй. В чем у него нужда будет — обеспечь. А в остальном…
Головин пристально посмотрел на коменданта.
Тот похолодел и притих.
— А в остальном, если ты мне этого немца упустишь или, не дай бог, он у тебя споткнется не в том месте или насморком заболеет, я тебя, Волокушин, на фарш прокручу. Уловил?
— Уловил, — еле выдохнул комендант.
— Свободен.
Отпустив коменданта, Головин направился к своей «эмке» и уже хотел было садиться, как незнакомый голос за спиной остановил его:
— Товарищ генерал, разрешите обратиться?
Головин обернулся. Перед ним стоял летчик в комбинезоне, один из Героев. Из-за комбинезона знаков различия было не видно.
— Обращайтесь, — разрешил генерал.
— Майор Чиркунов, — представился летчик.
— Что у вас, майор Чиркунов?
Головин был мыслями уже совсем далеко от этого аэродрома и от всех аэродромных дел. Он увидел сегодня главное, то, что успокоило его и подтвердило правильность его расчетов. Остальное его не волновало. Поэтому майор Чиркунов не обрадовал генерала, задержав его отъезд.
— Вот, товарищ генерал, — Чиркунов вынул из планшета несколько исписанных страниц.
— Что это? — Головин глазами показал на листы бумаги в руках у майора. — Говори своими словами. Некогда читать.
— Рапорты, — просто объяснил Чиркунов.
— Рапорты? — удивился Головин. — О чем?
— Это я, так сказать, в порядке личной инициативы, — скороговоркой стал разворачивать свою мысль майор. — Так сказать, для укрепления дисциплины. Вот, например, капитан Дьяконов. Он еще до вашего первого приезда загнал повара в котел и завинтил крышку.
— Зачем? — изумился Головин.
— Капитану показалось, что повар готовит не по летной норме, а большую часть продуктов утаивает и потом тайком продает буфетчику на станции.
— А он продает?
— Товарищ генерал! — подивился майор непрозорливости начальства. — А где у нас в армии повара не воруют?
— Ну-ну, — кивнул генерал. — Что дальше?
— А вчера этот самый Дьяконов, несмотря на строжайший запрет, вместе со своим механиком соорудил самогонный аппарат. Теперь почти все члены эскадрильи, включая механиков, просятся в долю и сдают ему пайковой сахар.
— А вы?
— Что я? — не понял майор.
— Вы сдаете сахар Дьяконову?
— Никак нет, товарищ генерал. Я устав никогда не нарушаю.
— Уставной, значит, — одобрил Головин. — Молодец! Что еще?
— Лейтенант Свиридов и старший лейтенант Родимцев после
— После отбоя? — уточнил Головин.
— Так точно! — воодушевился Чиркунов, радуясь, что все его фискальные потуги и вылазки не пропали втуне, а нашли благодарного слушателя в лице старшего начальника. — А старшина Мусаэльян списанные парашюты режет на лоскуты и продает в ту же деревню или меняет на самогон.
— А зачем в деревне списанные парашюты? Сараи крыть?
— Никак нет, товарищ генерал. Бабы из этих лоскутов шьют себе трусы и, пардон, бюстгальтеры.
— Понятно, — кивнул Головин. — А почему вы решили, что мне это все интересно?
— Как же, товарищ генерал, — опешил майор. — Вы же сами говорили…
— Что я говорил?
— Что командира эскадрильи назначите по результатам доподготовки. Я, как самый старший по званию…
— И я говорил, чтобы ко мне обращались вот с такими рапортами? Не припомню такого. Ладно, майор, бывай. Давай сюда свои рапорта, не выбрасывать же. У вас какая была последняя должность до зачисления в эскадрилью?
— Заместитель командира полка по политической подготовке, — не без гордости назвал Чиркунов свою прежнюю должность.
— Понятно, — вздохнул Головин.
Головин открыл дверцу «эмки» и уже поставил ногу на подножку, как какая-то мысль остановила его. Он обернулся и пальцем поманил майора:
— А в воздухе своих товарищей вы превзойти не пробовали, товарищ майор?
— Обижаете, товарищ генерал. У меня двенадцать сбитых, — протянул Чиркунов. — Меня самого три раза сбивали над Москвой…
— Значит, летать не умеешь, раз сбивали, — отрезал Головин. — Когда собьешь этого, — рука Головина показала на подруливающий к капониру истребитель фон Гетца, — тогда с тобой и разговаривать будем. Уловил?
Генерал громко хлопнул дверцей, «эмка», хрюкнув, тронулась.
Майор остался один.
— Да разве его собьешь?.. — грустно спросил он сам у себя.
XXVI
Утреннее сообщение 25 апреля
В течение ночи на 25 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.
Вечернее сообщение 25 апреля
В течение 25 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.
Нашими кораблями в Черном море потоплена подводная лодка противника.
За истекшую неделю, с 18 по 24 апреля включительно, в воздушных боях и на аэродромах противника уничтожен 381 немецкий самолет. Наши потери за это же время — 134 самолета.
24 апреля частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено не менее 30 немецких автомашин с войсками и грузами, взорван склад боеприпасов, разбит железнодорожный состав, потоплены два торпедных катера и до 40 шлюпок противника.