Секретная сотрудница
Шрифт:
— Вот сволочь…
— Не то слово. Вместе с этим нашли у него целую библиотеку оккультной литературы. Похоже, увлекался ею всерьез. А также телефоны и адреса всех его жертв. Так что получить их показания будет несложно…
— По поводу убийства Никулиной уже допрашивали?
— Пока нет. Тебя ждали, господин надзирающий прокурор. — Грязнов снял трубку внутреннего телефона и сказал дежурному несколько слов. — Сейчас его приведут в следственный кабинет, и мы душевно обо всем побеседуем.
— Погоди, Слава, — неожиданно возразил
— Воля твоя, — пожал плечами Вячеслав Иванович. И, вызвав дежурного, распорядился: — Проводи, браток, господина прокурора в следственный кабинет внутренней тюрьмы.
В тесном следственном кабинете ДПЗ — дома предварительного заключения — царил серый полумрак. Поэтому все тут казалось пепельно-серым: голые стены, казенный стол, привинченный к полу табурет, на котором уже кособочилась угрюмая фигура молодого крепкого мужчины. Его волевое лицо могло бы даже показаться красивым, если бы не присущее ему надменное выражение открытого презрения к людям.
— Прокурор по надзору за следствием в органах милиции и прокуратуры Москвы Турецкий Александр Борисович, — не без труда подавив отвращение, представился вошедший.
— Садись, начальник, — равнодушно буркнул задержанный. — Дело будешь шить?
— А вы, гражданин Большаков, полагаете, что для этого нет оснований?
— А есть? — нагло ухмыльнулся насильник.
— И очень весомые.
— Фотки, что ли?
— Они самые. И на всех запечатлены вы, причем в момент насильного совершения развратных действий.
— С чего ты, начальник, взял, что я их насиловал? Да они сами ко мне в койку прыгали. Одно слово — шлюхи…
— И глаза закрывали от удовольствия?
— Ага. Кайф ловили.
— А может быть, находились под воздействием клофелина?
— Это ты, начальник, у них и спроси…
— Спросим, Геннадий Владимирович. Обязательно спросим. Благодаря вашей записной книжке фамилии и адреса этих девушек у нас есть. Так что вскоре вам предстоят очные ставки.
— На понт берешь, начальник? Только я не из пугливых. Мало ли чего эти шлюхи могут наплести? А может, это мы так с ними развлекались? — зло усмехнулся насильник. Однако уверенности в голосе у него явно поубавилось.
— По доброй воле и без принуждения? — заметил Турецкий.
— Ага.
— Поэтому кроме совершения развратных действий вы еще наносили им телесные повреждения и слизывали кровь?
— Я же говорю: шлюхи, мазохистки.
— И давно вы, гражданин Большаков, кровушкой балуетесь?
— С детства, — невозмутимо ответил тот.
— Нравится?
— Божественный напиток. А ты что, начальник, тоже хочешь попробовать?
— Благодарю, я предпочитаю водку…
— Слабо.
— А начинали как, тоже с девочек?
— Ну зачем же? Мать у меня курей держала. С них и поехало.
— Понятно, — кивнул Турецкий. И, сменив тон, произнес: — Только перестарался ты, Геша. Столько кровушки напустил, что одному и не выхлебать… Твоя подруга? — спросил он, предъявив «вампиру» фотографию мертвой девушки в кровавой ванне.
— На понт берешь, начальник? — осклабился тот. Но сразу набычился, чтобы скрыть охватившее его волнение. — Не знаю эту шлюху…
— А ты посмотри внимательно. Неужто не узнал? Узнал. Я же по глазам вижу, что узнал! Сам имя вспомнишь или подсказать?
— Не знаю я эту шлюху! — взорвался насильник.
— Никулина Елена Витальевна. 24 лет от роду. Сотрудница ночного клуба «Саломея».
Большаков опустил голову. На щеках его вздулись упругие желваки. Александр Борисович пристально следил за его реакцией.
— Я не убивал, — глухо произнес насильник.
— А кто?
— Не знаю.
— Но знаком с нею ты был и даже угрожал ей смертью. Между прочим, имеются свидетели. А на автоответчике у нее дома были зафиксированы твои звонки… Ну, теперь вспомнил, кто приказал тебе ее убить? — угрожающе произнес Турецкий.
Глаза «вампира» испуганно забегали.
— Я не убивал! — неожиданно истерически взвизгнул он. — Богом клянусь! Не убивал!!!
В одно мгновение расколовшийся изувер превратился в жалкую тряпку.
— Может, ты и Паука не знаешь?
— Не знаю! Ничего не знаю! Не убивал я, начальник…
— И Захара?
— Не убива-а-ал! — в голос завыл любитель острых ощущений и, точно мешок дерьма, сполз с табуретки на цементный пол.
Убрав фотоснимок в карман, Турецкий поднялся и брезгливо взглянул на распростертое на полу жалкое воющее тело.
— Да, Геша… Теперь я вижу, что ты действительно ее не убивал. Кишка тонка, — холодно заключил он. — Но кукарекать на зоне тебе все равно придется долго. За всех твоих девочек. Так что мыль задницу, Геша…
Откуда рядовому обывателю знать, сколько непосильных забот обременяет ежедневно государственных мужей, особенно депутатов Государственной думы? Не знает этого обыватель. Потому и костерит почем зря своих же народных избранников. Вот запихнуть бы его хоть на денек в их депутатскую шкуру — мигом запросился бы обратно в народ. Потому как языком болтать это мы все мастера. А тут надо еще и шевелить мозгами…
Петр Иванович Расторгуев тянул депутатскую лямку уже второй срок. Успел приобрести вес и примелькаться на телеэкране. Его холеное государственное чело было знакомо обывателям, как говорится, от Калининграда до Находки (только собственным избирателям оно успело изрядно позабыться), а яркие речи нередко цитировались как образец государственной мудрости. Что и говорить — большим человеком стал Петр Иванович. А вышел, между прочим, из народа. Из самых что ни на есть низов. И в отличие от некоторых народных избранников знал его, народа, интересы отнюдь не понаслышке.