Секретный фарватер (ил. П.Павлинова)

Платов Леонид Дмитриевич

Мальчику представился, наверное, добрый Санта Клаус с его рождественским мешком. Только мешок этот был цвета хаки, солдатский.

Шофер, мигая белесыми ресницами, с удивлением смотрел на Шубина.

— Ты что?

— Сказано же, товарищ гвардии капитан лейтенант: убей немца!

— Дурень ты! О вооруженном немце сказано, с автоматом на шее, оседлавшем танк, и тем более на нашей территории! А из этого немца еще, может, выйдет толк!.. Как считаешь, Отто? Выйдет из тебя толк?

Подарки не умещались в кастрюльке, вываливались из рук. Шубин огляделся. В пыли лежала пробитая немецкая каска. Он поднял ее, перевернул.

— Вот и кастрюлька нашлась!

И на серьезном личике наконец появилась улыбка, слабое отражение всепокоряющей шубинской улыбки.

Шубин пошел вместе с Отто, чтобы у него по дороге не отняли еду. Из подвалов, щелей, дверей и окон, как скворцы из скворечен, высовывались молчаливые немцы и смотрели на это шествие. Впереди шагал немецкий мальчик, прижимая к себе перевернутую каску, доверху наполненную продуктами, следом шел русский моряк.

Дом Отто был пещерой в буквальном смысле слова. Над низким входом нависали какие то рельсы и бетонные плиты с торчащими прутьями арматуры.

Из пещеры выглянула старая женщины — или она только казалась старой? Изможденное лицо ее было припорошено пылью.

Шубин кивнул малышу и быстро зашагал к машине, испугавшись изъявлений благодарности.

Потом «Виллис», виляя меж развалин, быстро проехал через Кенигсберг и скрылся в облаке пыли…

Каким же ты будешь, бубби, когда вырастешь? Двадцать тебе сравняется, наверно, в 1959 или 1960 году. Забудешь ли ты этого русского военного моряка, который подарил тебе полную каску продуктов среди руин Кенигсберга?

Неужели забудешь?..

4

В город Пальмниккен, где стояли гвардейские катера, Шубин вернулся к вечеру.

Все заметили, что он не то чтобы невеселый — командиру перед боем нельзя быть невеселым, — а какой то вроде бы задумчивый.

Он присел на бухту троса, закурил, загляделся на светлое, почти белое море, приплескивавшее у его ног.

Привычные, домашние звуки раздавались за спиной.

Боцман жужжал неподалеку, как хлопотливый шмель: жу жу жу, жу жу жу! Кого это он жучит там? А, юнгу!

Потом юнга вприпрыжку пробежал мимо, напевая сигнал, который исполняют на горне перед ужином:

Бери ложку, бери бак, А не ложки, беги так!

Значит, команда садится ужинать.

У Шурки в детстве было мало детского. Блокада, потом пребывание в дивизионе среди взрослых наложили на него свой отпечаток. (Впрочем, Шубин с гордостью говорил о своем воспитаннике: «Возмужал, не очерствев!») Но тем трогательнее были прорывавшиеся в нем порой мальчишеское озорство и смешные выходки.

Шубин подозвал юнгу, всмотрелся в его лицо, вздохнул:

— Худой ты у нас какой! Вытянулся за этот год! Не надо бы тебе в операцию!

— Почему?

— Опасно!

Шурка был поражен. Опасно? Но ведь на то и война, чтобы было опасно. И он не первый год воюет! Командир еще никогда не заводил таких разговоров. А вдруг на самом деле не возьмет? Он капризно надул губы. Когда же и покапризничать, как не перед операцией?

— Ну ладно, ладно! Пойдешь в операцию!

Чтобы утешить юнгу, Шубин показал ему карту побережья, на которой коса Фриш Неррунг выглядела, как ножка гриба поганки.

— А мы чик по этой ножке! Перережем, и шляпка отвалится!

— Перережем, отвалится, — повторил юнга, с обожанием снизу вверх глядя на Шубина.

И всегда что нибудь придумает командир!

Не мешкая, Шурка отправился рассказывать приятелям про «гриб поганку», выдавая, по обыкновению, командирскую шутку за свою. Он не успел еще насладиться всеобщим одобрением, как боцман окликнул его и приказал ложиться спать.

Как! Так рано — спать?

Но это было распоряжением гвардии капитан лейтенанта, а в таких случаях пререкаться не полагалось. Ночью предстоит трудная работа, надо получше отдохнуть.

Сам Шубин остаток вечера просидел над планом Пиллау, который удалось раздобыть в штабе.

Князев с интересом прислушивался к его бормотанию.

— Кладбище? — рассуждал вслух Шубин. — Что это за кладбище?.. Погребальная романтика, черт бы ее драл!.. Корабль мертвых… Стоянка на кладбище…

Он долго возился с картой, что то измеряя на ней. Наконец с удовольствием потянулся — так, что кости хрустнули!

— Ну, понял? — спросил Князев.

— Да есть догадка одна. Подожду говорить пока. Возьмем Пиллау, проверим!

Но настроение у него определенно улучшилось. Он отправился спать на катер, в моторный отсек. Любил спать на моторе, подложив под себя капковый жилет. Хорошо! Как на печи в русской избе! Снизу, от мотора, исходит приятное тепло и легкий усыпляющий запах бензина. Авиационный бензин пахнет очень уютно!

Шубин заснул мгновенно, едва лишь накрылся регланом. Бессонница — это для нервных и малокровных! Военный моряк должен уметь спать где угодно, когда угодно и даже сколько угодно — про запас!

Сон был сумбурный, но приятный. Бензин, что ли, навевает такие сны?

Густые заросли были вокруг, и листья, падая, кружились — совсем медленно и беззвучно. В парке не было никого. Только он и Виктория были там.

Они стояли друг против друга, тихо смеясь, держась за руки. Между ними возникло и все усиливалось острое и томительное ощущение близости…

Вдруг из за огненной куртины выступил Фаддеичев. Вытянувшись, он приложил руку к фуражке:

«Разрешите доложить, товарищ гвардии капитан лейтенант…»