Секретный фарватер(изд.1988)
Шрифт:
— Профессия у вас такая, — добродушно сказал он. — Как говорится, у моря ждать погоды.
Девушка отвернулась. Лицо ее по-прежнему было бледно, надменно.
— Вы правы, — сухо подтвердила она. — Такая у меня профессия: у моря — ждать — погоды…
3. Семьдесят три пробоины
Что-то все время саднило в душе Шубина, пока он вел звено на базу.
Доложив о выполнении задания, они пришли с Князевым в отведенный для офицеров рыбачий домик, поспешно стащили с себя комбинезоны и, не обменявшись ни словом,
И вдруг Шубин почувствовал, что не хочет спать.
Он удивился. Обычно засыпал сразу, едва коснувшись подушки. Но сейчас мучило беспокойство, тревога, чуть ли не страх. Это было на редкость противное состояние и совершенно непривычное. Шубин подумал даже, не заболел ли он. В точности не мог этого сказать, так как смутно представлял себе ощущения больного, — отродясь в своей жизни не болел.
Совесть нечиста у него, что ли? Но при чем тут совесть? Приказали высадить девушку в шхерах, он и высадил. Что еще мог сделать? Доставил хорошо, в полной сохранности, и высадил по всем правилам, скрытно, секретно, а остальное уже не его, Шубина, дело.
Но не помогало. Он вообразил, как девушка, сгорбившись, сидит в своем убежище, положив круглый подбородок на мокрые, скользкие камни, с напряжением вглядываясь в темноту.
Изредка хлещет по воде предостерегающий луч.
Он быстро катится к островку. Девушка невольно пригибает голову. Наклонный дымящийся столб пронесся над головой. Через мгновение он уже далеко, выхватывает из мглы клочки противоположного берега.
И после этого еще темнее. И воет ветер. И брызги со свистом перелетают через вздувающуюся камуфлированную сеть…
Шубин поежился под одеялом. Неуютно в шхерах ночью! А утром будет еще неуютнее, когда станут шнырять «шюцкоры» [10] , полосатые, как гиены, и завертятся рожки любопытных стереотруб на берегу.
Нет, как-то ненормально получается. Воевать, ходить по морю, проникать во вражеские тылы — дело мужское. Девушкам, так он считал, положено тосковать на берегу, тревожиться за своих милых, а когда те вернутся, лепетать разный успокоительный и упоительный женский вздор.
10
Катера береговой обороны.
Хотя, пожалуй, это не вышло бы у старшего техника-лейтенанта. Девушка не та. Какой был у нее холодный, удерживающий на расстоянии взгляд! А потом она гордо отвернулась, закуталась в свою плащ-накидку, будто королева в мантию, и слова не вымолвила до самых шхер.
«Да, такая у меня профессия, — сказала она, — у моря — ждать — погоды…» Что это могло означать? Зачем забросили метеоролога во вражеский тыл?
Шубин оделся — потихоньку, чтобы не разбудить Князева. За окном был уже день, правда пасмурный. Солнце только подразумевалось на небе, где-то в восточной части горизонта.
Пожалуй, стоит сходить на КП [11] , повидаться с Селивановым, — он, кстати, дежурит с утра.
Поглядывая на небо и прикидывая, не налетят ли вражеские бомбардировщики, Шубин миновал осинник, где темнели огромные замшелые валуны. Ноги вязли в песке.
За поворотом, на мысу, он увидел множество чаек. Воздух рябил от снующих взад и вперед птиц. Их разноголосый немолчный крик наводил тоску. Шубин не любил чаек. Плаксы! Надоедливые и бесцеремонные попрошайки, вдобавок еще и воры — обворовывают рыбачьи сети!
11
Командный пункт.
Летом на поляне было много цветов, высоченных, по пояс человеку. Бог их знает, как они назывались, но были величественные, красивые. Соцветие напоминало длинную, до пят, пурпурную мантию, а верхушка была увенчана конусом наподобие остроконечной шапки или капюшона.
Вот такой букет поднести бы старшему технику-лейтенанту! Ей бы подошло. Но лета долго ждать…
Блиндаж КП базы располагался в глубине леса и был тщательно замаскирован. Перед входом торчали колья. На них натянута была камуфлированная сеть, а сверху набросаны еловые ветки и опавшие листья.
Пригибаясь, Шубин прошел под сетью, спустился по трапу.
Со свету показалось темновато. Лампочки горели вполнакала, зато неугасимо. На КП не было деления на утро, день, вечер, ночь — военные сутки шли сплошняком. Недаром же говорят не «пять часов вечера», а «семнадцать ноль-ноль», не «четверть двенадцатого ночи», а «двадцать три пятнадцать».
Селиванов заканчивал принимать дежурство. Его Предшественник снимал с себя нарукавную повязку — Атрибуты дежурного. На усталом лице его было написано: «Ох, и завалюсь же я, братцы, и задам же храпака!..» Он так вкусно зевал, так откровенно предвкушал отдых, что Шубину стало завидно. Вот ведь счастливый человек — заснет и думать не будет ни о каких девушках в шхерах!
— Ты? — удивился Селиванов. — Не спишь? — Не спится.
— Нельзя не спать. А если ночью в шхеры?
— За Мезенцевой?
— Собственно, не положено об этом, — сказал Селиванов, по обыкновению, солидно и неторопливо, — но поскольку ты ее высаживал… И этот секретный фарватер твой юнга обнаружил…
Они прошли ряд маленьких комнат с очень низким потолком и стенами, обитыми фанерой. Адмирал отсутствовал. Посреди его кабинета стоял стол, прикрытый вистом картона. Селиванов отодвинул картон. Под стеклом лежала карта. Сюда по мере изменения наносилась Обстановка на море. Взад и вперед передвигались по столу фишки, игрушечные кораблики с мачтами-стерженьками.
Стоя над картой, Шубин сразу, одним взглядом, охватил все, словно бы забрался на высоченную вышку. А на самом краю стола, в бахроме шхер, нашел тот узор, внутри которого довелось побывать ночью. Там торчала булавка с красным флажком.
— Вот она где, подшефная твоя!
— А зачем ее сюда?
— Походная метеостанция.
— А! Готовим десант?
Селиванов заботливо закрыл стекло картоном.
— Большая возня вокруг этого флажка идет, — уклончиво сказал он. — Две шифровки было уже из штаба флота.