Секретный фарватер(изд.1988)
Шрифт:
Подарки не умещались в кастрюльке, вываливались из рук. Шубин огляделся. В пыли лежала пробитая немецкая каска. Он поднял ее, перевернул.
— Вот и кастрюлька нашлась!
И на серьезном личике наконец появилась улыбка, слабое отражение всепокоряющей шубинской улыбки.
Шубин пошел вместе с Отто, чтобы у него по дороге не отняли еду. Из подвалов, щелей, дверей и окон, как скворцы из скворечен, высовывались молчаливые немцы и смотрели на это шествие. Впереди шагал немецкий мальчик, прижимая к себе перевернутую
Дом Отто был пещерой в буквальном смысле слова. Над низким входом нависали какие-то рельсы и бетонные плиты с торчащими прутьями арматуры.
Из пещеры выглянула старая женщины — или она только казалась старой? Изможденное лицо ее было припорошено пылью.
Шубин кивнул малышу и быстро зашагал к машине, испугавшись изъявлений благодарности.
Потом «Виллис», виляя меж развалин, быстро проехал через Кенигсберг и скрылся в облаке пыли…
Каким же ты будешь, бубби, когда вырастешь? Двадцать тебе сравняется, наверно, в 1959 или 1960 году. Забудешь ли ты этого русского военного моряка, который подарил тебе полную каску продуктов среди руин Кенигсберга?
Неужели забудешь?..
В город Пальмниккен, где стояли гвардейские катера, Шубин вернулся к вечеру.
Все заметили, что он не то чтобы невеселый — командиру перед боем нельзя быть невеселым, — а какой-то вроде бы задумчивый.
Он присел на бухту троса, закурил, загляделся на светлое, почти белое море, приплескивавшее у его ног.
Привычные, домашние звуки раздавались за спиной.
Боцман жужжал неподалеку, как хлопотливый шмель: жу-жу-жу, жу-жу-жу! Кого это он жучит там? А, юнгу!
Потом юнга вприпрыжку пробежал мимо, напевая сигнал, который исполняют на горне перед ужином:
Бери ложку, бери бак И беги на полубак!Значит, команда садится ужинать.
У Шурки в детстве было мало детского. Блокада, потом пребывание в дивизионе среди взрослых наложили на него свой отпечаток. (Впрочем, Шубин с гордостью говорил о своем воспитаннике: «Возмужал, не очерствев!») Но тем трогательнее были прорывавшиеся в нем порой мальчишеское озорство и смешные выходки.
Шубин подозвал юнгу, всмотрелся в его лицо, вздохнул:
— Худой ты у нас какой! Вытянулся за этот год! Не надо бы тебе в операцию!
— Почему?
— Опасно!
Шурка был поражен. Опасно? Но ведь на то и война, чтобы было опасно. И он не первый год воюет! Командир еще никогда не заводил таких разговоров. А вдруг на самом деле не возьмет? Он капризно надул губы. Когда же и покапризничать, как не перед операцией?
— Ну ладно, ладно! Пойдешь в операцию! Чтобы утешить юнгу, Шубин показал ему карту побережья, на которой коса Фриш-Неррунг выглядела, как ножка гриба-поганки.
— А мы чик по этой ножке! Перережем, и шляпка отвалится!
— Перережем, отвалится, — повторил юнга, с обожанием снизу вверх глядя на Шубина.
И всегда что-нибудь придумает командир!
Не мешкая, Шурка отправился рассказывать приятелям про «гриб-поганку», выдавая, по обыкновению, командирскую шутку за свою. Он не успел еще насладиться всеобщим одобрением, как боцман окликнул его и приказал ложиться спать.
Как! Так рано — спать?
Но это было распоряжением гвардии капитан-лейтенанта, а в таких случаях пререкаться не полагалось. Ночью предстоит трудная работа, надо получше отдохнуть.
Сам Шубин остаток вечера просидел над планом Пиллау, который удалось раздобыть в штабе.
Князев с интересом прислушивался к его бормотанию.
— Кладбище? — рассуждал вслух Шубин. — Что это за кладбище?.. Погребальная романтика, черт бы ее драл!.. Корабль мертвых… Стоянка на кладбище…
Он долго возился с картой, что-то измеряя на ней. Наконец с удовольствием потянулся — так, что кости хрустнули!
— Ну, понял? — спросил Князев.
— Да есть догадка одна. Подожду говорить пока. Возьмем Пиллау, проверим!
Но настроение у него определенно улучшилось. Он отправился спать на катер, в моторный отсек. Любил спать на моторе, подложив под себя капковый жилет. Хорошо! Как на печи в русской избе! Снизу, от мотора, исходит приятное тепло и легкий усыпляющий запах бензина. Авиационный бензин пахнет очень уютно!
Шубин заснул мгновенно, едва лишь накрылся регланом. Бессонница — это для нервных и малокровных! Военный моряк должен уметь спать где угодно, когда угодно и даже сколько угодно — про запас!
Сон был сумбурный, но приятный. Бензин, что ли, навевает такие сны?
Густые заросли были вокруг, и листья, падая, кружились — совсем медленно и беззвучно. В парке не было никого. Только он и Виктория были там.
Они стояли друг против друга, тихо смеясь, держась за руки. Между ними возникло и все усиливалось острое и томительное ощущение близости…
Вдруг из-за огненной куртины выступил Фаддеичев. Вытянувшись, он приложил руку к фуражке:
«Разрешите доложить, товарищ гвардии капитан-лейтенант…»
Открыв глаза, Шубин смущенно взглянул на стоявшего над ним боцмана, словно бы тот мог подсмотреть его сон.
— Приказали разбудить! Время — двадцать два тридцать!
Шубин плеснул себе в лицо холодной воды, энергично вытерся полотенцем, и сонной истомы как не бывало. Только осталась смешная досада на боцмана: почему не дал досмотреть такой хороший сон?
— Князев! Подъем! Начинаем посадку десанта!
6. Штурм Пиллау