Секреты Штази. История знаменитой спецслужбы ГДР
Шрифт:
Работа по реабилитации пострадавших и выплате им компенсации не стоит на месте, однако уголовное преследование виновных дело, по мнению Гаука, чрезвычайно трудное: «Мы часто видим, что ведущих функционеров СЕПГ, несущих ответственность за бесчеловечную политику, за которую их и нужно судить, предают суду по обвинению в менее значительных преступлениях, например, коррупции».
Это действительно оскорбление для демократии, если такой человек, как Гарри Тиш, отдается под суд за растрату, а не за то, что он был членом Политбюро, в недрах которого рождалась преступная государственная политика.
«Закон о делах Штази», как его обычно называют, сделал возможным удаление из бундестага парламентариев, сотрудничавших с восточно-германской охранкой! Сотни чиновников были уволены или сами ушли в отставку, а несколько человек даже покончили с собой, когда выяснилось, что они были осведомителями Штази. Среди подавших в отставку был и Лотар де Мэзьер, последний премьер ГДР, подписавший договор об объединении с западногерманским канцлером Гельмутом Колем. Он был деятелем восточно-германского варианта Христианско-Демократического Союза, который, подобно всем другим некоммунистическим
Политическое выживание коммунистов
О де Мэзьере, сыгравшем главную роль в быстром объединении Германии, вскоре забыли, однако двадцать членов старой коммунистической партии, СЕПГ, все еще являются депутатами бундестага. В конце 1989 года, когда ГДР стала рушиться, СЕПГ изменила свое название на ПДС — Партия демократического социализма. Ее новое руководство сочло, что ему удалось откреститься от своего кровавого прошлого, взяв как часть названия партии слово «демократический». Если бы выборы лёта 1990 года проходили несколькими месяцами позже, что дало бы возможность организовать их по закону объединенной Германии, эти люди не смогли бы пробиться в парламент. В ФРГ действует система пропорционального представительства, согласно которой, чтобы быть представленной в парламенте, любая партия должна набрать не менее 5 процентов голосов. Избиратели опускают в урны два бюллетеня, один за партию и другой за конкретного кандидата. Это называется прямым делегированием. Если какая-то партия не дотягивает до 5 процентов, но получает хотя бы три прямых мандата, она будет представлена в парламенте. Учитывая меньшую численность населения Восточной Германии, боннское правительство пошло на временный компромисс и снизило порог до 3 процентов, и ПДС с огромным трудом преодолела даже такой низкий барьер.
На всеобщих выборах 1994 года, первых после объединения, ПДС набрала 4,4 процента. Если бы не голоса, поданные за четырех депутатов прямым голосованием, ПДС не была бы представлена в парламенте. Эти четыре мандата она получила в избирательных округах Восточного Берлина, населенных по большей части безработными, бывшими партийными функционерами и правительственными чиновниками. Одним из депутатов, избранных прямым голосованием, стал Грегор Гизи, адвокат-коммун ист, которого обвинили в том, что он доносил на своих клиентов в органы госбезопасности. Гизи отверг это обвинение и добился временного постановления суда, запретившего одному бывшему восточно-германскому диссиденту выступать с подобными утверждениями публично. Однако в декабре 1994 года гамбургский суд отменил это постановление на основании документов Штази.
Еще одним кандидатом, который пришел в парламент таким же путем, стал Стефан Гейм, писатель после прихода Гитлера к власти, эмигрировавший в США и принявший там американское гражданство. Во время второй мировой войны он служил офицером в американской армии. В 1952 году он отказался от американского гражданства и переехал в ГДР, где принял тамошнее гражданство и вступил в СЕПГ. Год спустя, 17 июня 1953 года, население ГДР восстало против коммунистов. Это восстание было подавлено советскими войсками. Впоследствии Гейм писал в коммунистической еженедельной газете «Берлинер Цайтунг», что если бы не вмешательство Советов, то «началась бы американская бомбардировка. Выстрелы в мятежников предотвратили войну, а не развязали ее». А когда за четыре месяца до этого умер Сталин, Гейм в той же газете выразил свою скорбь по палачу, сгубившему двадцать миллионов человеческих жизней, назвав его «самым любимым человеком нашего времени». И наконец, в речи 31 января 1995 года на демонстрации по случаю 62-й годовщины прихода нацистов к власти ни в чем не раскаявшийся Гейм, которому исполнилось уже восемьдесят два года, имел наглость заявить, что теперешний климат в Германии «очень напоминает 1933 год» и сильно пугает его. Зрелище, когда Гейму как старейшему депутату согласно традиции было поручено открыть сессию бундестага в 1995 году, иначе как гротескным назвать нельзя. Несмотря на яростные протесты, председатель бундестага Рита Зюссмут решила не нарушать эту традицию.
Сохранил свое место в парламенте и Ханс Модров, ветеран номенклатуры СЕПГ, возглавлявший ранее дрезденскую окружную партийную организацию. Это был один из влиятельнейших постов в коммунистической иерархии. В репрессивном аппарате Модров играл не последнюю роль. Ему напрямую подчинялся генерал-майор Хорст Бём, начальник окружного управления Штази. Именно Модров приказал сотрудникам народной полиции в бурные дни осени 1989 года подавить демонстрации протеста. Сотни протестующих были жестоко избиты и брошены в тюрьму. В начале 1990 года Бёма нашли застреленным в своем кабинете. Это случилось как раз перед тем, как он должен был предстать перед комиссией, которая была создана для решения вопроса о будущем ГДР. Его смерть списали как самоубийство. Однако ходили слухи, что Бёма убили, дабы помешать ему дать показания о деспотичном стиле руководства Модрова. В мае 1993 года Модрова признали виновным в предвыборных махинациях. Руководство ГДР приказало, чтобы процент голосов «против» официальных кандидатов на выборах 1989 года был меньше, чем в 1985 году. Модров отпарировал, что «против» проголосовало только 2,5 процента избирателей его округа, однако в действительности таких бюллетеней было как минимум в четыре раза больше. Судья ограничился порицанием в адрес Модрова, вместо того чтобы подвергнуть его тюремному заключению или хотя бы оштрафовать. Федеральный верховный суд, занимавшийся пересмотром приговоров судов низших инстанций, в ноябре 1994 года постановил провести повторное слушание дела Модрова по причине
В 1949 году финансы и прочая собственность НСДАП — нацистской партии, — конфискованные после войны победоносными союзниками, были переданы первому западногерманскому правительству. Миллионы марок СЕПГ были унаследованы ПДС, которая после краха ГДР нелегально переправила часть средств за пределы Германии. В распоряжение ПДС перешли также и архивы СЕПГ. Доступ к ним был закрыт для всех, кто не являлся членом партии. Вскоре после объединения суды постановили, что эти архивы являются собственностью государства. Правоохранительные органы и ученые получили возможность работать с хранящимися там материалами. Тем не менее архивам СЕПГ грозила новая опасность. В 1994 году немецкий журнал «Фокус» обнаружил письмо, датированное мартом 1991 года, которое глава ПДС Грегор Гизи послал В. А. Ивашко, заместителю Генерального секретаря ЦК КПСС. В этом письме Гизи упрашивал советских руководителей либо оказать давление на канцлера ФРГ Гельмута Коля, чтобы он вернул эти архивы ПДС, либо, если для Коля это окажется по политическим мотивам невозможным, уничтожить их. Открытие архивов, писал Гизи, было «настоящей катастрофой», потому что в них содержалось множество секретных документов. Опубликование этих документов имело бы «крайне неприятные последствия не только для ПДС, но и для компартии Советского Союза», — указывал Гизи. Однако его советские друзья были уже бессильны что-либо сделать. В архивах хранятся документы с решениями и директивами Политбюро, которые могут стать причиной судебного преследования многих лиц из высшей партийной номенклатуры ГДР. В конце концов ПДС соглашалась оставить себе лишь 20 процентов фондов СЕПГ и передать 80 процентов в качестве жеста доброй воли новому государству.
Не все, кто внимательно наблюдал за тем, как разворачивались события, были удовлетворены таким их поворотом. Член ХСС Петер Гаувайлер, министр развития и экологии правительства Баварии, потребовал запрета ПДС и ГКП — компартии ФРГ. «Не проходит и месяца, чтобы мы не узнавали о все новых преступлениях, совершенных СЕПГ, об ужасных, отвратительных вещах, — сказал Гаувайлер. — Мы не можем терпеть организацию, ставшую преемницей этой преступной шайки». Объектом его критики была не политика ПДС: «Всегда будет какая-то партия левее нашей социалистической партии. Дело не в этом. Трансформация СЕПГ в ПДС равносильна тому, как если бы в 1945 году НСДАП — нацистская партия — сменила свое название на Социалистическую рабочую партию (SAP). И тогда, поменяв вывеску и будучи удаленными от власти, они сказани бы, что нацистская идеология — штука вполне нормальная, просто ее извратили в процессе реализации. Теперь мы начнем заново и поскольку мы будем душками и станем исповедовать любовь к ближнему, мы требуем себе лишь двадцать процентов нацистской собственности». Любого, кто осмелится хотя бы предложить подобное, следовало бы запереть в сумасшедший дом на всю его оставшуюся жизнь.
Гаувайлер обвинил ГКП в том, что она была «пятой колонной». Документы Штази подтверждают, что некоторые члены ГКП проходили подготовку на специальных базах в ГДР, где их учили стрельбе из различных видов оружия, обращению со взрывчаткой и партизанской тактике. В случае войны они должны были устраивать в ФРГ диверсии на промышленных объектах и коммуникациях.
«Эта западногерманская сестра СЕПГ была предательской организацией с самого начала», — сказал автору этой книги Гаувайлер.
Одновременно с требованием запрета обеих партий Гаувайлер выдвинул и другое требование — использовать фонды ПДС и ГКП для выплаты компенсаций лицам, пострадавшим от коммунистических репрессий. Несмотря на то, что руководство ФРГ проигнорировало предложение Гаувайлера, его аргументы стоят того, чтобы привести их здесь: «Если эти суммы выплачивать из общественных фондов, наш народ будет вправе назвать нас идиотами. Ведь не наш народ нанес вред тем, кого преследовали за их политические убеждения. Если мы не заставим коммунистов платить, это может привести к новым противоречиям и скандалам. Заставьте их заплатить, и тогда никто и слова не скажет в адрес рядовых коммунистов, бессловесных попутчиков. Мы опять хотим стать одной нацией, мы хотим идти вперед. Наше будущее называется Германия и Европа. В любом случае хватит уже этих разговоров о вине. Весь Запад виноват. Наше бездействие обескуражило народ Восточной Германии».
Своим последним замечанием Гаувайлер подразумевал, что в результате целого ряда безрадостных событий те из восточных немцев, кто не были коммунистами и не сочувствовали им, впали в апатию и бездействие. Первым таким событием было восстание 1953 года, когда тысячи жителей ГДР были брошены в тюрьмы и многие тысячи расстреляны. Советская армия подавила восстание, а западные державы ограничились лишь устными протестами. В 1956. году немцы стали свидетелями вмешательства Советов во внутренние дела Венгрии, в то время как Запад остался почти безучастным наблюдателем. Обещание государственного секретаря США Джона Фостера Даллеса, что Соединенные Штаты «помогут тем, кто помогает самим себе», в отношении «порабощенных наций» на поверку оказались пустым звуком. Отчаянные крики венгров о помощи, передававшиеся будапештским радио, остались без внимания. В 1961 году десятки тысяч восточных немцев начали голосовать против коммунизма ногами, и тогда, чтобы предотвратить массовый исход населения, была воздвигнута Берлинская стена. Президент Джон Кеннеди, который за два месяца до этого встречался с советским премьером Никитой Хрущевым в Вене, три дня мучился сомнениями и наконец приказал американским войскам в Берлине ничего не предпринимать. Семь лет спустя вторжение в Чехословакию советских войск и их союзников по Варшавскому договору, включая Народную армию ГДР, привело к тому, что «Пражская весна» сменилась новым ледниковым периодом. Разумеется, военное вмешательство НАТО могло бы привести к третьей мировой войне, однако Запад мог принять и другие меры, невоенного характера, чтобы продемонстрировать свою твердую позицию, а не занимать позицию молчаливого соглашательства.