Семь цитаделей
Шрифт:
– Дальше придется идти пешком.
Выйдя из кондиционированного, ароматизированного, стерильно чистого нутра автомобиля, Макс сразу почувствовал неповторимый запах, который доносил соленый теплый ветер. Где-то рядом было море, уж его-то аромат мальчишка, выросший в Приморье, ни с чем не спутает! Он бодро зашагал рядом с Ильей, и вскоре его глазам открылась красивая набережная, на которой стояли многочисленные летние кафе и неторопливо прогуливались люди. Мимо столиков под легкими тентами, мимо ярких, красивых, вызолоченных южным солнцем девушек, мимо степенных мамаш, выгуливающих веселых малышей они прошли к возвышающемуся над водой парапету. Здесь тоже было людно: стояли, любуясь морем, какие-то приезжие, обнимались парочки, кругом звучал беспечный
– Это здесь, - произнес Илья.
Макс вступил на маленький пятачок между двумя сваями, сожалея, что сейчас исчезнет этот солнечный, жемчужно-белый город, который он так и не успел узнать. Как и всегда, пространство вокруг него помутнело, покрылось рябью, потом поплыло вокруг клочьями тумана.
Перед глазами возникли высокие резные ворота, которые при первом же прикосновении гостеприимно распахнулись, пропуская гостей на просторный широкий двор, в центре которого стоял великолепный особняк Гольдштейна. Знакомый серебряный колокольчик на двери залился мелодичным звоном, и на крыльцо вышла неизменная хранительница дома - Роза Яковлевна. Прижав худые руки к плоской груди, затянутой в целомудренное коричневое платье, она воскликнула:
– Илюша! Мальчик мой, здравствуй!
Илья расцеловался с экономкой, которая, выглянув из-за его плеча, вдруг потрясенно охнула:
– Максим? Неужели это вы? Вот радость-то!
Пройдя в дом, в котором ничего не изменилось - все так же сиял натертый паркет, блестела роскошная люстра, толстые ковры ласково пружинили под ногами - Макс произнес:
– Я пошел, а тебе придется самостоятельно добираться до Старограда. Там остановишься на постоялом дворе и подождешь остальных, мы тебя сами найдем.
– Куда это вы собрались, Максим?
– вмешалась Роза Яковлевна.
– Никуда я вас не отпущу, пока не пообедаете! Я приготовила замечательные отбивные.
Пожилая дама так уговаривала, настаивала и обижалась, что Максу пришлось согласиться, тем более что после всех межпространственных прогулок живот подводило от голода.
– А где же ваш милый песик, Максим?
– поинтересовалась экономка.
– Он здоров?
Максу не хотелось расстраивать славную женщину рассказом о том, что Роки погиб в Лиллигейте, защищая маму, которую похитила Черная королева. Тем более, что пес, как и было предсказано, родился снова, теперь его звали Лаки, и в данный момент годовалый щенок-подросток находился дома, в Максовой квартире, где он благополучно рос, взрослел, и безудержно шкодил. Стараниями Роки-Лаки в доме исчезли все пуховые подушки, из которых он регулярно добывал "снег", уже два раза приходилось обновлять многочисленные кухонные полотенца, которые он виртуозно воровал и изгрызал в клочья, и приказали долго жить мягкие игрушки, столь любимые мамой и раньше мирно украшавшие кресла, диван и кровати. Преступный пес, прекрасно зная, что его, спасителя хозяйки, никто и никогда не накажет, самозабвенно пожирал любые приглянувшиеся ему вещи.
– Роки дома, - сдержано произнес Макс, с сожалением подумав, что в этот раз ему придется обойтись без сопровождения: Лаки еще слишком мал, чтобы подвергать его такой опасности.
Наевшись вкуснейших, тающих во рту отбивных, выпив чашечку крепкого, сваренного в раскаленном песке кофе, Макс решительно поднялся.
– Спасибо, Роза Яковлевна! Вы просто непревзойденный кулинар.
Пожилая дама, растаяв от комплимента, растроганно улыбнулась, а Макс, поцеловав ее в морщинистую щечку, продолжил:
– Мне пора, извините за краткий визит. Илья, встретимся в Старограде.
Не желая пугать экономку своим внезапным исчезновением, он вышел за дверь и остановился в поисках подходящего укромного места, из которого можно будет спокойно, без суеты, перешагнуть в другую грань. Дом был окружен яблоневым садом, и Макс зашагал по присыпанной песком дорожке, виляющей между деревьями. Погуляв так несколько минут, он обнаружил под раскидистой яблоней деревянную скамью, и присел, пытаясь представить себе Эдика. Макс надеялся, что, как и в случае с Ильей, это приведет его к наследнику рода. Только вот парнишка совсем маленький - не больше двенадцати лет. Придется разговаривать с его матерью, а та, скорее всего, и слышать не захочет о его отце, и правильно: поступил он с ней по-свински. А уж когда узнает, что Эдик погиб во Второй грани, тогда и разговор сам собой прекратится. Какая мать отпустит двенадцатилетнего ребенка в неизвестный мир, кишащий различными опасностями? Ох, не лежала у Макса душа к этому мероприятию! Недаром он оставил его напоследок. Решив, что уговаривать женщину он не будет, просто поставит ее в известность о случившемся, Макс прикрыл глаза и представил себе лицо Эдика: бархатные карие глаза, непокорная кудрявая прядь, падающая на чистый лоб, тонкий нос, рот с чувственными, изящно изогнутыми губами… Когда портрет надежно обосновался в его сознании, Макс встал со скамьи и сделал шаг, проваливаясь в темное никуда…
Глава 5
…Старый, полуразвалившийся дом, покосившиеся стены которого вот-вот рухнут. Из распахнутых по случаю теплой погоды грязных окон, на которых мотаются невыразительные тряпки, когда-то бывшие тюлем, вырывается вдохновенный мат и шум пьяной ссоры. Маленький дворик захламлен мусором, легкий ветер перекатывает по земле пустые пластиковые бутылки и с шуршанием носит пакеты из-под дешевых чипсов. Из-за шаткого гнилого забора деликатно, будто понимая, что находится в совершенно неприличном месте, погавкивает крупный, но очень худой черный пес. Просто не верилось, что эти трущобы находятся в Сочи, не так Макс представлял себе это место.
– Не гавкай, я не никого трону, - сказал он собаке, входя в висящую на одной петле калитку.
– Да чего уж там, толку-то лаять. Все равно не услышат… - тоскливо протянул пес и, усевшись, принялся яростно чесать за ухом.
Хозяева на появление Макса во дворе никак не отреагировали, на полуразрушенном крыльце никто не появился. Он присел возле пса и погладил костлявую спину:
– Ты чего худой-то такой?
– Так не кормят!
– уныло отвечал тот.
– Как напьются, так и забудут про меня. А напиваются каждый день, почитай. Эх, жизнь собачья! Кабы с цепи кто спустил!
– А что ты тогда сделаешь?
– поинтересовался Макс.
– Я бы в порт ушел. Меня сосед хотел забрать туда, проходную охранять. Там собакам кормежка полагается, они в порту знаешь какие жирные! А эти меня не отдали. Ни себе, ни людям, ни собакам опять же.
Пес тяжело вздохнул.
– А ты чего сюда? Вроде, на них не похож. Заблудился, что ли?
– Я мальчика ищу. Ему двенадцать лет. Живет здесь такой?
– О-хо-хо, - пробормотал пес, - Живет. Только разве это жизнь? Мать с ним не лучше, чем со мной, обращается. Наведет пьяни полный дом, а Ромке деваться некуда. Бьют его, обижают. Поменьше был - ко мне в будку прятался. Залезет, прижмется, да так и уснет под боком. А утром, когда мать спит с похмелья, в дом идет. Поест, что найдет, и на улицу.
– А сейчас?
– спросил Макс, потрясенный услышанным.
– А сейчас подрос, научился пьяни отпор давать. Бедовый он, Ромка, дикий. Его уже и мать боится. Ты его здесь подожди, он к вечеру появится. Он меня и подкармливает. А те не кормят, нет.
Макс посмотрел в печальные собачьи глаза и принял решение.
– Тебя как зовут?
– Бобик, как же еще? Дворовые мы…
– Беги в порт, Бобик.
Макс отыскал на ошейнике, охватывающем тощую шею, пряжку, и, немного повозившись, расстегнул ее.