Семь цветов страсти
Шрифт:
— Сол, прекрати! Познакомься с Чаком, — позвала я. — Чак, это мой старый друг Соломон Барсак. Ты его знаешь, он снимал «Бога», «Призы Галлы» и меня в «Береге мечты». Сегодня он — наш ангел-хранитель: яхта перепала мне от его друзей на целую неделю.
— Эта? Выглядит отлично. Совсем новенькая, еще, наверно, «вся в масле». — Чак по хозяйски ступил на борт «Лолы». На его лице расплылось удовольствие знатока, столкнувшегося с неплохой вещицей.
— Не беспокойтесь, друзья, я прячу свою тарахтелку в чехол. Здесь не будет Сола-оператора. Сол-штурман, Сол-кок, Сол-телохранитель, — он продемонстрировал бицепсы. — Ну разве только немного поохочусь за птичками и
— А нас сейчас интересует стол. Ну-ка, покажи, что водится в холодильнике? Канистры с проявителем? — Я резвилась, с каждой минутой входя во вкус неожиданного путешествия. Не верилось, что это не мечты, не сон и не фильм про чужую красивую жизнь. А прекрасная пара любовников на борту изящнейшего суденышка, вызывающая завистливые взгляды туристов на набережной — это я с Чаком! С тем самым Чакли Куином, о котором устала мечтать и вздыхать, а забыть не смогла… Ох, как хорошо помнило его мое тело, насторожившееся, словно борзая, учуявшая дичь… То самое тело, что всего три дня назад было приговорено к уничтожению, как никому не нужный, обременительный хлам…
Теперь трепетала и ныла от жажды удовольствий каждая клеточка, а обострившиеся чувства торопились ухватить запахи, краски, звуки. С бокалом холодного вина в руке и куском нежного ростбифа, выуженным из холодильника, я опрокинулась в шезлонг, не в силах сопротивляться обрушившимся на меня щедротам судьбы. Рядом, прижавшись бедром к моему плечу, стоял Чак. Он обсуждал с Соломоном предстоящий маршрут, в то время как пальцы, пробравшиеся под блузку, хищно вцепились в напрягшийся от нетерпения сосок. Откинув голову, я закрыла глаза. «Лола» вышла из гавани и круто повернула к югу — мы взяли курс на Балеарские острова.
Сол уверенно управлялся с приборами, нашпиговавшими рубку. В репродукторе пел о любви Хосе Каррерос. Мы с Чаком полулежали под тентом в удобнейших шезлонгах, потягивая охлажденное вино и раздумывая, что же потребует судьба за этот милый подарок.
— Умница, что вспомнила обо мне. Тебе наследство, что ли, обломилось? Цветешь, а болтали всякую ерунду, — Чак внимательно присмотрелся к моему лицу и как тогда, семь лет назад, был явно удивлен отсутствием следов увядания во внешности «киноветеранши», а теперь еще и «падшей звезды».
— Болтали не зря. Немного покуролесила. Темперамент, знаешь ли, норов. Затянувшийся инфантилизм. Не трудись высчитывать — мне тридцать пять. Я свободна от комплексов, дурных увлечений, скучного мужа и обязательств перед собственной «кинобиографией». Знаешь, когда все время примеряешься к будущему некрологу.
— Выглядишь отлично. Совсем как тогда… Меня потянуло к ностальгическим воспоминаниям… — Он поднялся и угрожающе навис надо мной, опираясь о подлокотники шезлонга. — Будем ждать, когда волна бросит меня на тебя или позаботимся сами?
— Сами, — едва успела прошептать я и глухо ойкнула, — яхту сильно качнуло и поцелуй начался со стука зубов, во рту почувствовался солоноватый привкус крови. Оторвавшись, мы с испугом посмотрели друг на друга.
— Поцелуй вурдалаков, — прокомментировал Чак алые следы на моем подбородке. Из его рассеченной губы сочилась кровь, оставив пару капель на белой майке.
«Вот уже и кино пошло», — подумала я, скользнув взглядом в рубку, где с непроницаемым видом крутил штурвал Сол. Камеры при нем явно не было.
— Пора осмотреть салон! — предложил Чак и помог мне подняться. — Ты в порядке? — Он насмешливо заглянул мне в глаза, оценивая последствия кровавого поцелуя.
— Не бойся, вставных зубов у меня пока нет и других протезов тоже, — не удержалась я от ехидной реплики, спускаясь по лесенке в полумрак салона.
— Тогда предлагаю самую жесткую программу, — пригрозил Чак и мы с грохотом рухнули на пол между двумя кожаными диванами, привинченными к качающемуся полу…
Потом нам посчастливилось найти совершенно необитаемый остров и высадиться, не теряя времени, в уютную бухточку
Завидуйте мне, скромные девочки!
…Жарко. Но если расслабиться, предвкушая блаженство прохладной волны, хорошо! С мягкостью опытного массажиста солоноватый ветерок оглаживает разнеженное тело, мимолетным поцелуем тайного любовника касается губ и, поиграв резными опахалами коренастых пальм над моей головой, прячется в тень. Туда, где в буйных объятиях жилистых лиан зеленеют кусты, покрытые россыпью истерически ярких цветов.
С галантной небрежностью лишнего, прежде чем затеряться в дебрях, Сол сорвал и сунул одно из этих уникальных изделий природы в вырез моего купальника. Густо-лиловый у сердцевины, в оперении хитро изрезанных, бледнеющих к краям лепестков, цветок теперь следит за мной черным пушистым, окантованным золотыми ресницами «глазом». Следит? Ну уж, это, пожалуй, слишком! Я достаю подарок Сола и отбрасываю подальше в белый горячий песок.
Следов на песке мало. В гладких размывах девственных дюн виднеются взрыхленные борозды, ведущие от блестящей, прилизанной волной кромки к истоптанному пятачку нашей стоянки. Сол тащил из лодки надувной матрац, зонтик, корзину-холодильник с напитками и закуской и, конечно, свою «подружку» кинокамеру «Эклер». Чак — мою сумку с косметикой и полотенцем и свои супер-клевые ласты. При этом на смуглом мускулистом бедре знаменитого плейбоя расходилась застежка супер-модных плавок.
Вообще, на всем, что теперь имело отношение к Чаку Куину, можно было не глядя ставить знак высшего качества и с большой осмотрительностью печать собственности. Виллу в Беверли-Хиллз он арендовал, шикарные автомобили занимал у дружков, к женщинам относился так, будто брал их напрокат. Даже завораживающее зрителей обаяние Чака словно собрано из кусочков известных образцов: толстогубая улыбка Бельмондо, холодный прищур Сталлоне, бойцовская хватка Норриса, тяжеловесное добродушие шварценеггеровского Терминатора. А почему бы и нет? Из смеси любимых образцов, отработанных клише родилось нечто совершенно новое, из набора затертых штампов — яркая индивидуальность. Ведь самородка Куина делали опытные профессионалы, отлично знающие что к чему.
И сколько не пыхти от зависти или ревности, очевидно одно — Чак великолепен!
Я поднимаю темные очки, чтобы лишний раз убедиться в этом. На безмятежной морской лазури, потрясающе притягательной в соседстве раскаленного песка, виднеется лишь пенный след от мощных бросков загорелого тела. Несколько секунд над водой поблескивает бронзовая спина и кончик алюминиевой трубки — Чак рассматривает что-то на дне. Резкий удар ластами, нырок — и он снова ушел в зеленоватую прохладную глубину. Море опустело. На мгновение я представляю, что сижу так уже давным-давно у совершенно спокойной, гладкой синевы… Вздрагиваю, покрывшись зябкими мурашками. Уф! Чак вынырнул и, сдвинув на лоб маску, смачно высморкался в мою сторону. Умею же я нагонять страх, в особенности, когда все так чудесно, что только и жди подвоха! Стоит понарошку испугаться, чтобы острее почувствовать полноту своего везения, своего несказанного счастья, которое почти не в кайф, когда и опасности никакой и позавидовать тебе некому.