Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны

Греймс Джульет

Вернувшись из Калабрии, я поспешила к тете Тине и стала допытываться: не в курсе ли она, когда и при каких обстоятельствах была изменена дата рождения Стеллы?

– Всю жизнь мы двенадцатого праздновали, – пожала плечами тетя Тина. – А что в книге та же дата, какую Стелла называет, – простое совпадение.

А вот и не простое, а вот и не совпадение. Тетя Тина путает. Стелла слишком долго жила с переделанным прошлым; короста напускного утолщалась, утолщалась – да и отвалилась, открыв истину.

Какие еще факты спрятаны у нее в голове? Что еще мы перепутали?

Сейчас, после долгих изысканий, я могу представить

читателю объяснение – почему изменили дату Стеллиного рождения и почему она молчала об этом сорок девять лет – достаточно долго, чтобы истина стерлась даже из памяти родной сестры. Разумеется, история связана с очередной недо-смертью Стеллы Фортуны, едва не утонувшей при попытке иммигрировать в Соединенные Штаты.

Четвертая недо-смерть считается спорной. Масштабы опасности оценили, когда сама опасность уже миновала. Может, не совсем честно включать это происшествие в список недо-смертей. Зато тут мы имеем дело с лучшей историей, а хорошая история – легенда – иной раз правдивее правды.

Антонио Фортуна, конечно, негодяй – но негодяй в известном смысле загадочный. Столько лет прекрасно обходился без жены и детей – зачем, спрашивается, ему приспичило лезть в их жизнь, тащить их за собой в Америку?

Однако причины Антонио имел, пусть и не всем очевидные. Может, там даже альтруизм был замешан. Сейчас об Антонио Фортуне семья помнит лишь плохое – дурные слова, дурные поступки; наверное, это несправедливо. Разбираться в пестрой мозаике целостной картины куда сложнее, чем характеризовать отдельные, сугубо черные детали. О больших периодах в жизни Антонио неизвестно ровно ничего; сильный и волевой, он болтать не любил, и многие тайны похоронены вместе с его прахом.

Многие, да не все. Кое о каких я пронюхала.

Как читатель уже усвоил, Траччи – это деревушка к югу от Иеволи. Вообще-то населенные пункты в горах соединяет петляющая дорога, почти тропа; они на нее нанизаны, как бусины на нитку. Если часа полтора идти из Иеволи, минуя Полверини, увидишь полуразрушенную колокольню высотой всего-то в две конюшни, друг на друга поставленные. Траччи как деревня больше не существует. Дома остались – люди разбежались. Впрочем, в начале двадцатого века здесь жило человек пятьдесят. Сюда стремились паломники – влекло их чудотворное изваяние Мадонны. Правда, крупных чудес оно не творило; разок спасло от волков священника, который нес Мадонну в Траччи. Сейчас Мадонна обрастает мхом в искусственном гроте, защищенная железной решеткой. Наверное, к ней до сих пор ходят за чудесами, недаром же у Мадонниных ног всегда найдешь подношение – пластиковые цветы.

В 1896 году отцу Антонио, Джузеппе Фортуне, было восемнадцать. Его уже помолвили с девушкой из Траччи по имени Анджела Гаэтано. В сентябре, за два месяца до свадьбы, Джузеппе отправился в Пьянополи, к дяде с материнской стороны, Луиджи Каллипо, помогать на сборе оливок. У дяди Луиджи было четверо детей. Старшей, Маристелле, сравнялось девятнадцать лет. Никогда и никому Маристелла не рассказывала, что произошло между ней и Джузеппе – она ли не устояла перед кузеном или кузен взял ее силой; да только через восемь месяцев после возвращения Джузеппе из Пьянополи, когда он уже был женат на Анджеле Гаэтано, его двоюродная сестра Маристелла Каллипо родила мальчика – Антонио.

Никаких мер принять не удалось. Отец ребенка венчан с честной девицей, доброй католичкой. Луиджи Каллипо не дал своей падшей дочери оправиться от родов – погнал ее, с хнычущим младенцем,

в Траччи, чтоб предъявила кузену плод их общего греха. Луиджи рассчитывал, что Джузеппе примет дитя в свою семью, однако Анджела, уже беременная, уперлась рогом. Нет, и все. Впрочем, с того дня ее семейное счастье полетело в тартарары. Анджела обезумела от горя и измены. Боялись преждевременных родов – так тяжело она дышала, бедняжка. Луиджи требовал хотя бы материальной компенсации за поруганную честь. У Джузеппе денег не было, у его отца – тоже. Честь Маристеллы, заявили оба, это проблема семьи Каллипо, а вовсе не семьи Фортуна.

Следующие десять лет Маристелла прожила в отчем доме – незамужняя, порченая, одним своим присутствием напоминавшая родным о вечном позоре. Не каждая семья проявила бы к незаконнорожденному ребенку такую холодность; другие родственники окружили бы «кровиночку» любовью и руководствовались бы принципом «перемелется – мука будет». Каллипо в вопросах девичьей чести оказались непреклонны. Маристелле ни на мгновение не давали забыть про ее смертный грех. Подробности первых десяти лет жизни Антонио мне неизвестны. Одно скажу: детство у мальчика было несчастливое.

Анджела, жена Джузеппе, умерла в 1909 году, рожая пятого ребенка. Ей было всего двадцать шесть. Заезженная семейной жизнью и сгорбленная изменой жениха, Анджела не оставила по себе воспоминаний. Уже дети ее детей звали Маристеллу Каллипо бабушкой, ибо именно на ней, на своей поруганной кузине, поспешил жениться овдовевший Джузеппе. Правильно, конечно, сделал – избавил Маристеллу от позора единственным возможным способом. Вдобавок Джузеппе требовалась хозяйка в дом, нянька для четверых детей. Беря в жены Маристеллу, Джузеппе в глазах Господа искупал грехи юности, а заодно и мирился с семьей родного дяди.

Уже в 1909 году селение Траччи находилось в упадке. Дом, в который перебрались Маристелла с сыном, был старый, тесный, неопрятный. До колодца топать целую милю – не наносишься воды для уборки и стирки. Но по крайней мере, Джузеппе официально признал Антонио и дал ему свою фамилию.

Антонио пришлось жить с двумя братьями и двумя сестрами. Маристелла родила еще двух мальчиков, прежде чем ее постигло опущение матки, спровоцированное инфекцией мочеполовой системы, и она стала слишком непривлекательной для сексуальных притязаний своего мужа. Инфекция эта ее и убила в 1950 году, в возрасте семидесяти трех лет. Причем никто не думал о телесной болезни, даже когда Маристелла выходила во двор голая, завернувшись в одеяло. Ее просто считали спятившей старухой.

Впрочем, до этих прискорбных времен было еще далеко. Маристелле предстояли сорок лет женской работы – ращения детей, возни в огороде, стряпни, таскания воды из колодца, стирки в ледяном ручье. Физические и нравственные испытания не сломили Маристеллу, как они сломили Анджелу. Маристелла, и прежде суровая, стала несгибаемой. Возражать ей было чревато – чуть что, пускала в ход литую чугунную сковородку, причем между родными детьми и пасынками различий не делала.

Понимаю: очень трудно разобраться, кто есть кто в этой Калабрии. У калабрийцев привычка повторять имена из поколения в поколение, их фамильное древо любого обескуражит – сущий ночной кошмар Карла Линнея, с недостатком корней для питания многочисленных веток, с извращенными родовыми связями, с супротивным расположением имен на побеге. И за переплетением корней в семье Фортуна далеко ходить не надо – достаточно взять единокровных братьев и сестру Антонио.