Семь камней радуги
Шрифт:
– Она умерла?
– со слезами спросила подошедшая Аня.
– Да. Медвежата тоже.
Обняв плачущую девушку, Макс повел ее обратно. Долгое время всадники ехали молча. Вдруг Милана воскликнула:
– Смотрите, олень!
Прекрасное животное лежало, закинув назад гордую голову, увенчанную короной рогов. Веки были приоткрыты, под ними виднелись помутневшие неживые глаза.
– Проверять нет смысла, - тихо сказала Виктория, - Поехали.
Вскоре около облетевшего куста они увидели трупики зайцев, потом мертвого волка, барсука - тела животных были повсюду. Вся равнина была усеяна
– Неужели они все погибли?
– Милана вытирала слезы.
– Нет, конечно, их ведь было очень много, - попытался утешить ее Гольдштейн.
Осторожно объезжая тела зверей и жалкие комочки упавших пицц, всадники медленно двигались на север. Запах гари становился все сильней, и вскоре они увидели клубы густого черного дыма, которые поднимались впереди. Подъехав ближе, всадники увидели, что это горит деревня. Она вся была охвачена пламенем, которое быстро пожирало деревянные дома. От многих уже остались одни головешки.
– А люди, где люди?
– воскликнула Аня.
– Люди там, внутри, я чувствую. Все мертвы, спасать уже некого, - сказал Гольдштейн.
Он повернул свою кобылку, объезжая пожарище и бормоча под нос:
– Что творится, господи, что творится?
Остальные последовали за ним, стараясь не смотреть в ту сторону, откуда доносился треск горящего дерева и летели хлопья жирной сажи. Долгое время ехали молча, все еще ощущая запах дыма. Макс гадал, кто мог поджечь деревню. Видимо, эта мысль мучила всех, Вслух ее высказала Виктория.
– Это могли быть наемники.
– А могли и не быть, - живо отреагировал Гольдштейн.
– Кто тогда?
– Да кто угодно: разбойники, мародеры, демон какой-нибудь, наконец.
– А может быть, жители деревни сами ее подожгли и ушли?
– с надеждой спросила Милана.
– Зачем?
– удивилась Виктория.
– Ну, мало ли. Вдруг у них что-нибудь случилось такое, что деревню нужно было уничтожить?
– Нет, - мрачно сказал Гольдштейн, - Все они остались там и сгорели.
Макс ехал молча, ему не хотелось обсуждать увиденное, в душе поселилось нехорошее предчувствие, которое глодало его изнутри. Когда дым пожарища пропал из виду, впереди показалось еще одно селение. Всадники поехали быстрее, насколько это было возможно среди тел животных. Макс очень надеялся получить в деревне обед, его желудок давно уже напоминал о себе противным урчанием, и даже пожар и мертвые звери не могли заставить его забыть о голоде. Подъехав к ближайшему дому, он соскочил с коня и, ведя его под уздцы, двинулся вперед по узкой улочке, прикидывая, в какие ворота постучать. Аня тоже спешилась и пошла следом за ним.
– Назад, - вдруг отчаянно закричал сзади Гольдштейн, - Быстро назад!
– Что случилось?
– спросила Виктория, которая тоже собралась было спрыгнуть на землю.
– Здесь что-то очень плохое! Уходим!
Аня посмотрела на Макса и вдруг проговорила побледневшими губами:
– Да, я тоже чувствую. Здесь страдают люди.
Оглянувшись, Макс понял, что они правы: здесь что-то не так. Деревня выглядела пустой, из труб не шел дым, не лаяли собаки, и на улицах не было видно людей. Он хотел было сказать, что в таком случае надо помочь, а не сбегать, но решил довериться интуиции Льва Исааковича и сказал Ане:
– Пошли назад.
Развернувшись, они двинулись обратно, туда, где ждали их друзья. Гольдштейн повторял:
– Быстрее, быстрее!
– и выглядел так, будто готов сбежать из деревни на край света.
Когда Аня проходила мимо последней избы, оттуда кто-то вышел и, шатаясь, двинулся в сторону девушки. Это была женщина, молодая, или старая - Макс не понял, настолько ужасно выглядело ее лицо. Оно было покрыто черными шишками величиной с кулак ребенка, такие же шишки виднелись под растрепанными волосами и на руках женщины. Видимо, ими было покрыто все ее тело, потому что она шла медленно, с трудом передвигая ноги. Женщина повернула голову, пытаясь разглядеть пришедших, и одна из шишек у нее на лбу лопнула, заливая лицо отвратительной смесью крови и желтого гноя. Женщина продолжала идти, на ходу протирая руками глаза. Она двигалась, как сомнамбула, и Максу показалось, что она не осознает, что происходит вокруг.
– Это чума!
– выкрикнул Гольдштейн, - Уходите оттуда.
Аня попыталась ускорить шаг, поторапливая своего коня, и в какой-то момент поравнялась с женщиной. Та неожиданно быстро кинулась к девушке и схватила ее за руку, хрипло повторяя:
– Помоги, помоги…
Вдруг ее голос сорвался, и из горла хлынула на грудь красно-желтая жижа, женщина зашлась натужным кашлем, задыхаясь и продолжая судорожно цепляться за руку онемевшей от жалости и ужаса Ани. Ноги ее подкосились, и женщина, обессилев, начала медленно заваливаться на Аню всем телом. Не задумываясь и не рассуждая, Макс подскочил сзади, схватил девушку за плечи и дернул ее на себя, освобождая от ослабевшей руки больной. Агонизирующее тело женщины упало в пыль, а дрожащая и плачущая Аня оказалась в объятиях Макса. Взяв под уздцы обоих коней, Макс повел Аню к выходу из деревни. Мрачный Гольдштейн, как только они подошли, протянул ему свою фляжку с водой:
– На, полей, пусть Аня вымоет руки как следует.
Пока Макс и Аня мыли руки, Лев Исаакович и Виктория, спешившись, вырывали из земли пучки сухой травы. Эдик с Миланой, сидя верхом, удивленно наблюдали за их действиями, не понимая, что они собираются делать. Макс и сам не сразу сообразил, поэтому, закончив мыть руки, спросил:
– Зачем вам это сено?
Исподлобья посмотрев на него, Виктория ничего не ответила и начала складывать траву у добротного деревянного забора, окружавшего стену крайнего дома. Гольдштейн все подносил и подносил новые охапки. Наконец, когда травы под забором набралось достаточно много, а девушка начала рыться в своем мешке, до Макса дошел смысл происходящего.
– Вы с ума сошли, не надо!
– крикнул он, - А вдруг там есть кто-то живой?
– Это единственный выход, - жестко произнес Лев Исаакович, - Только так можно остановить распространение чумы.
Чиркнула спичка, и сухая трава сразу вспыхнула. Веселые язычки принялись лизать доски забора, которые быстро занялись. Вскоре забор был охвачен пламенем, оно постепенно перекинулось на облетевшие кусты смородины, росшие во дворе, затем на высокие яблони, а оттуда - на дом.
– Поехали отсюда, - сказала Виктория.