Семь камней
Шрифт:
Но слухи о призраках, демонах и ходячих мертвецах, по крайней мере, отпугивали всех желающих исследовать странный свет, мерцавший в подземных штольнях каменоломни, если его вообще кто-либо замечал. Хотя на всякий случай… Ракоши раскрыл сумку из мешковины, все еще вонявшую крысами, и вытащил пучок уранинитовых факелов и шелковую клеенку, содержавшую несколько локтей ткани, пропитанной селитрой, солями поташа, голубого купороса, ярь-медянкой, маслом сурьмы и еще несколькими интересными веществами из его лаборатории.
Голубой купорос он нашел по запаху и плотно намотал ткань на головку одного факела, затем – тихонько
С минуту он постоял, прислушиваясь, но уже давно стемнело, и единственным шумом были сами звуки ночи – кваканье лягушек в далеких болотах возле кладбища и шелест весенней листвы. Несколько хибарок стояли в полумиле от него, и только в одной из дыры для дыма в крыше тускло мерцал огонь. Даже жаль, что никто, кроме него, не увидит этого. Он достал из упаковочного тряпья маленький глиняный тигель и коснулся углем факела, обмотанного тканью. Замигало крошечное зеленое пламя, словно змеиный язык, и тут же вспыхнул яркий шар призрачного цвета.
Он усмехнулся при виде такого зрелища, но нельзя было терять времени; факелы горят не вечно, надо сделать работу. Он привязал сумку к поясу и, держа в одной руке тихо потрескивавший зеленоватый огонь, стал спускаться в темноту.
Внизу он постоял у лестницы и глубоко вздохнул. Воздух был чистый, пыль осела. Тут давно никого не было. Тусклые белые стены отсвечивали под зеленым пламенем мягким, жутковатым светом; перед ним открылся зев штольни, черный, как душа убийцы. Даже хорошо зная это место, даже с факелом в руке, он все равно с трудом заставил себя войти.
«Может, смерть выглядит именно так?» – подумал он. Черная пустота, в которую ты входишь с крошечной крупицей веры в руке? Он сжал губы. Что ж, он делал это и раньше, хоть и не так долго. Но ему не нравилось, что в эти дни мысль о смерти постоянно сидела в уголках его сознания.
Штольня была широкая, тут могли идти рядом два человека, а кровля достаточно высокая. Грубо вырубленный известняк лежал в тени, и факел едва его касался. Боковые штольни были более узкими. Он стал считать штольни с левой стороны и невольно ускорил шаги, когда проходил четвертую. Там это и лежало, в боковом туннеле, поворот налево, потом еще налево – или это «widdershins», как это называют англичане, движение против часовой стрелки, против солнца? Он вспомнил, что так это называла Мелизанда, когда привела его сюда.
Шестая. Факел уже начал мигать, он вытащил из сумки другой и зажег от первого, а тот бросил на землю у входа в боковой туннель, оставив его гореть и дымиться, от дыма у него запершило в горле. Он знал дорогу, но даже при этом было полезно оставлять заметки тут, в царстве вечной ночи. В шахте были глубокие залы. В одном, дальнем, на стенах были странные рисунки несуществующих животных, изображенных с поразительной живостью, как будто они могли спрыгнуть со стены и убежать в любой момент. Иногда – редко – он проходил весь путь до потрохов земли, просто чтобы посмотреть на них.
Новый факел горел теплым светом природного огня, а белые стены теперь стали розоватыми, как и грубоватый рисунок на сюжет Благовещения в конце этого коридора. Ракоши не знал, чья рука создала рисунки, встречавшиеся в разных местах каменоломни – большинство были на религиозную тему, немногие подчеркнуто нет, – но все были полезными. В стене возле Благовещения было железное кольцо, и он вставил туда факел.
Повернись спиной к Благовещению, потом три шага… Он топнул ногой, вслушиваясь в слабое эхо, и нашел его. В сумке он принес совок и через считаные минуты откопал лист олова, закрывавший его тайник.
Тайник был квадратный, три фута шириной и три глубиной – всякий раз, глядя на этот совершенный куб, Ракоши испытывал удовлетворение, потому что любой алхимик был заодно и нумерологом. Тайник был обшит досками и заполнен наполовину, лежавшие там вещи были завернуты в мешковину или полотно, все они были такие, которые не понесешь открыто по улицам. Ему пришлось немного повозиться, развертывая и завертывая упаковку, пока он искал то, что ему нужно. Мадам Фабьен выставила жесткие, но справедливые условия: по двести экю в месяц сроком на четыре месяца за гарантированное эксклюзивное пользование услугами Мадлен.
Четырех месяцев наверняка хватит, размышлял он, нащупывая сквозь ткань круглые предметы. Вообще, он думал, что и одной ночи будет достаточно, но его мужская гордость отступала перед благоразумием ученого. И если даже… всегда существует шанс раннего выкидыша; он хотел быть уверенным, что ребенок будет, прежде чем выполнять новые эксперименты с пространством между временами. Если он будет знать, что часть его самого – кто-то с его странными способностями – останется, просто на всякий случай, в этом времени…
Он мог чувствовать это тут, где-то в давящей тьме за его спиной. Он понимал, что сейчас не мог это слышать; оно безмолвствовало, кроме дней солнцестояния и равноденствия, когда ты действительно входил в него… но он ощущал звук его своими костями, и поэтому его руки дрожали, когда он возился с тряпьем.
Блеск серебра, золота. Он выбрал две золотые табакерки, филигранное ожерелье и – после некоторых колебаний – маленький серебряный поднос. «Почему пустота не воздействует на металл?» – удивился он в тысячный раз. Действительно, если с тобой золото или серебро, тебе легче путешествовать во времени – или, по крайней мере, ему так казалось. Мелизанда говорила ему, что это так. Но драгоценные камни всегда разрушались в пути сквозь время, хотя и давали максимальный контроль и защиту.
Отчасти это было понятно; все знали, что самоцветы обладают специфической вибрацией, которая соотносится с небесными сферами, а сами сферы, конечно, влияют на землю. Как наверху, так и внизу. Но все же он не понимал, как вибрации влияли на пространство, портал… на это. Мысли об этом вызвали в нем желание, потребность потрогать их, убедить самого себя, и он отложил в сторону свертки, стал рыть в левом углу тайника, где, если нажать на определенную шляпку гвоздя, одна доска отделялась и плавно поворачивалась на шпинделях. Он сунул руку в темную щель, нащупал маленький замшевый мешочек, и, как только прикоснулся к нему, чувство неуверенности немедленно рассеялось.