Семь корон зверя
Шрифт:
Ян все же почувствовал неладное, пусть и не задал вопроса о маме, и, назначив встречу, дал отбой. Маше оставалось лишь собраться с духом и повернуться лицом к Надежде Антоновне, стараясь не выдать смущения и волнения. Что соврать матери, все еще пребывающей в стойке гончей, Маша обдумать, конечно, не успела и надеялась на счастливую звезду и вдохновение.
– Кто это был? – спросила дочь Надежда Антоновна, продолжая игнорировать и плиту, и шумовку в руке.
– Куратор группы, – коротко ответила Маша и похвалила себя за находчивость.
– Что случилось? – Мама и не собиралась ограничиваться одним только вопросом. – Я же вижу – на тебе лица нет.
Вот незадача! А Маше казалось, что она смогла принять веселый и беззаботный вид. Плохая из нее актриса,
– Случилось... – Маша вздохнула с притворной, но выразительной скорбью. – Мне отказали в дополнительном компьютерном времени, хотя я так просила. Говорят, первокурсникам не положено.
– А зачем тебе это время? – Надежда Антоновна словно и сочувствовала, и не понимала сути несчастья.
– Как зачем? – совершенно искренне удивилась Маша. – Мне в декабре зачет сдавать по программированию. Дома у нас компьютера ведь нет, а учебных часов не хватает.
– Детка, ты уж прости, но у нас нет возможности пока купить компьютер. Вот разве позже... – Было видно, что мама не на шутку расстроилась. Но пусть уж лучше расстраивается по этому поводу, а не дай Бог, по всамделишной причине Машиных переживаний.
– Ничего, мам, это не катастрофа. Перебьюсь, – ответила как можно непринужденнее Маша.
– Может, мне сходить к твоему куратору или к тому, кто решает этот вопрос? Если я объясню и попрошу?..
Только этого не хватало, и Маша почти закричала:
– Не-е-ет! Ни за что! – и осеклась, увидев, в каком изумлении смотрит на нее мама, но пришлось продолжать для правдоподобности, сочиняя на ходу: – Я большая уже, а ты за меня... как в детском саду... Стыдно ведь.
– Доченька, вовсе это не стыдно. Вот если бы мы украли компьютер... – Но Надежда Антоновна, заметив, как не на шутку расстроилась Маша, отказалась от мысли читать проповедь. – А впрочем, как скажешь. Я только хотела помочь.
– Спасибо, мам. Но просить никого не надо. Проживем и без компьютера, – тихо, но твердо ответила Маша, – ерунда это все.
– Ну, ерунда так ерунда! – И Надежда Антоновна отвернулась к плите за котлетой.
Напрасно, однако, Маша думала, что ей удалось заговорить в матери змею сомнений. Неудача постигла ее впервые в жизни, но и влюбляться в кого-то всерьез Маше еще не доводилось. А быть может, Маша, привыкшая с детских лет кормить мать враками, утратила бдительность и добросовестность в этом нелегком искусстве, позволила себе расслабиться. Но и Надежда Антоновна, в свою очередь, прожила жизнь долгую и богатую разочарованиями. Оттого в серьезном деле и не купилась до конца на придуманную Машенькой легенду.
Надежда Антоновна слишком хорошо знала свою дочь. Не все поступки Маши и их последствия, конечно, становились ей известными, но то были несущественные знания. И Машина скрытность и обман затевались лишь с самыми благими намерениями и имели целью оберечь Надежду Антоновну, любимую маму, от нервных расстройств по пустякам. Если мать о чем-то и догадывалась, сердцем чуя недоговоренность или ложь, то виду не подавала, отчасти даже довольная заботой со стороны Машеньки. К тому же сама понимала, что страхи и боязнь за дорогую свою девочку чрезмерны и болезненны, потому и получалось, что Машино предусмотрительное вранье компенсировало собой издержки характера матери. Подобное равновесие, пусть и шаткое, позволяло обеим женщинам, пожилой и юной, мирно сосуществовать под одной крышей. Но до поры до времени.
Наступил уже и вечер. За ним своим порядком пришла и ночь. Надежда Антоновна уже несколько часов никак не могла заснуть, но лежала тихо, как мышка, не ерзая и не переворачиваясь от бессонницы волчком с боку на бок. Телефонный звонок все не шел у нее из головы. Надежда Антоновна могла и была готова поверить во многое. В переставшие ходить на маршруте троллейбусы, в потерянные случайно, а не украденные деньги и вещи, в забывчивых учителей и в заболевших подруг. Но никогда и ни за что ее единственная дочка не стала бы так волноваться, бледнеть и заикаться в телефонную трубку из-за каких-то компьютерных часов. Ведь Машенька держала себя в руках и даже ни разу не заплакала, когда узнала, что Александр Данилович, родной отец, навсегда уезжает в заокеанскую эмиграцию. А ведь любила она отца. Очень любила, и был его отъезд для Машеньки нешуточным ударом. Надежда Антоновна верно это знала. Хотя Маша никогда ей об этом не говорила. Но так радовалась каждой встрече с ним, хотя и пыталась скрывать свои чувства от матери. И ничего, не плакала и не убивалась с горя. Пережила и приняла отцовский отъезд, хотя была еще совсем ребенком. И тогда и всегда, как помнила Надежда Антоновна, дочь ее отличалась удивительным, не по годам, самообладанием. И чтобы прийти в такое смятение из-за звонка куратора и дурацких компьютеров! Для ее Машеньки это было невозможным и невообразимым.
Объяснений у мающейся без сна Надежды Антоновны было два. Одно утешительное, второе кошмарное. Конечно, сама она человек от суровой физико-математической науки далекий и может до конца не понимать важность этих проклятущих компьютерных часов. Может, для Машеньки компьютерные часы сейчас самое главное в жизни и без них наступит настоящая катастрофа в учебе. Может, Машенька делала на этом компьютере что-то очень важное, хотя бы для нее самой, и хотела отличиться, а теперь ее планы рухнули. Может, все может. И этот первый вариант Надежде Антоновне установить и проверить будет легко. И если все дело в злополучных часах, то так и быть, Бог с ними, с деньгами на черный день. Купит она Маше компьютер, самый лучший, какой только позволят средства.
Но если причина Машенькиного беспокойства никак с компьютерами не связана, то вывод оставался только один и холодящий сердце. Звонил не куратор, а кто-то совсем другой. Кто и зачем? Этот-то вопрос и не давал спокойно заснуть Надежде Антоновне. Кто-то из преподавателей давал нагоняй дочери за плохую успеваемость? Но университет ведь не школа. Тут родителей не вызывают и о студентах особенно не беспокоятся. Хочешь – учись, не хочешь – иди на все четыре стороны. Никто не держит и не уговаривает. Тем более что, убирая на Машином письменном столе, Надежда Антоновна нет-нет да и сунет нос в толстенные тетради и набросанные без порядка, исписанные листы бумаги. Может, мать и не поймет ни слова из написанного, но поставленную красным жирным фломастером пятерку или стремительно выведенное «Отлично!» распознать сможет. И в журнале лабораторных занятий, и на отдельных листках с контрольными работами выведены почти одни красные цифры «пять». Значит, нет никаких проблем и неудач в учебе.
Думала Надежда Антоновна и о сердечном увлечении. И новая обстановка, и умные ребята-ровесники, и опять же возраст у дочери для первой серьезной любви самый подходящий. Однако было и существенное «но». Она хоть и строгая мать, но все же не зверь, и Маша это знает. И если приглянулась какому-то мальчику, а он ей, то давно бы все рассказала и познакомила и с маминого разрешения привела бы в дом. И ничего удивительного и сверхъестественного тут нет. И Маша не постеснялась бы познакомить приличного, понравившегося ей паренька с мамой. Нет в ней ложного и глупого стыда, она разумная и серьезная девочка. Значит, мальчик не приличный. Или не мальчик вообще. Дальше и додумывать не хотелось. Но и сидеть сложа руки тоже нельзя. Придется Надежде Антоновне потихоньку выяснять все самой, пока с дочерью не стряслось уже настоящей, не надуманной беды. Впервые в их совместной жизни она не решилась спросить Машеньку напрямую, побоялась спугнуть, заставить уйти в подполье. Рассчитывать Надежда Антоновна могла только на себя и свое чутье. Что нисколько ее не успокоило.