Семь портретов
Шрифт:
– Значит, я была неправа, – легко признала она, улыбаясь еще шире и ласково глядя на него.
Он кивнул, опускаясь ниже и осторожно касаясь губами ее открытых ключиц. Рита вздрогнула и положила руки ему на плечи.
– Артур, нам нужно быть осторожными.
– Почему? Здесь все равно никого нет.
Он оставил на ее коже второй поцелуй, и она поднялась, отводя его голову от себя.
– Ну, что ты, – с мягким укором вздохнула она. – А вдруг кто-то увидит?
– Не расстраивайся, любовь моя, сюда все равно никто не заходит. По крайней мере,
Ему нравилось дразнить ее, и теперь он понимал, почему она сама часто подтрунивала над ним, а потом веселилась и смеялась.
– Как тебе не стыдно, – не то серьезно, не то в шутку сказала она.
– Рита, так несправедливо. Мы нигде и ничего не можем себе позволить. В твоем доме нас может поймать Робби, а в моей комнате…
– Да, я попрошу тебя вспомнить, что в твоей комнате от этой идеи отказалась не я, так что не смей называть меня трусихой.
– Я бы никогда тебя так не оскорбил.
– Но ты так бы подумал, а мне не хочется, чтобы у тебя были такие мысли.
– Ты хочешь проникнуть в мой разум? Не тревожься, ты и без этого совсем его не покидаешь.
Рита поправила волосы, и теперь он знал, что так она пытается замаскировать свое смущение. В ней было много знакомого и родного, но по-прежнему оставалось столько же или может даже больше неизвестного. Артур не думал, что она будет готова отдаться ему в той грязной и уродливой комнате, где он проводил ночи, но ей, кажется, было все равно. Однако серые простыни, сырость и ободранные обои создавали неприятное впечатление, и он не мог допустить, чтобы их первая близость состоялась в той промозглой комнатушке. Ему хотелось дать себе волю без оглядки и плохих воспоминаний, а бедность его дома наводила на мысли о тех днях, когда он приходил к женщинам и спал с ними за деньги.
– Ты ведь знаешь, почему я не захотел, правда? Ты не считаешь, что я не нахожу тебя привлекательной? Поверь мне, нет ничего такого, чего я ожидал бы больше, чем остаться с тобой наедине и отпустить на свободу все свои желания, но та комната убивает все чистое.
– Я понимаю, – ответила она. – Но если так и будет продолжаться, то мы с тобой не сблизимся никогда. В моей комнате этого сделать также нельзя, поскольку Робби может прийти в любой момент. Хуже того, иногда с ним бывает его друг, так что об этом и речи быть не может.
– Но в моем доме этого уж точно делать не стоит, – тяжело вздохнул он. – Эта комната напоминает о других женщинах, которым я платил.
– Если ты знаешь, что я не одна из них, этого достаточно. Впрочем, я вполне взрослая и могу сдержать свои желания, так что не думай, будто я тебя тороплю.
– Как бы мне хотелось привести тебя в хороший дом, надеть на твою руку кольцо и… а куда делось старое кольцо? Я заметил, что ты его больше не носишь…
На самом деле ему уже давно хотелось узнать, почему она не снимала обручальное кольцо еще несколько месяцев после развода, но он не мог спросить ее об этом.
– Я убрала его в шкатулку полгода назад. Носила его, сама не знаю, зачем.
– Ты могла бы надеть мое кольцо, если бы только у меня были деньги его купить?
– Да, – ответила она.
– Ты понимаешь, что сейчас ты не просто согласилась принять подарок, а вообще дала согласие выйти замуж за голодранца?
– Перестань себя так называть, Артур, не то я действительно рассержусь и прекращу с тобой разговаривать.
– Возможно, Антон и был бедным, но все же вы с ним родились, будучи представителями одного круга, и ты могла свободно выйти за него замуж, но сможешь ли ты совершить мезальянс?
– Ты никогда не был женат, и хочешь стать супругом разведенной женщины, которая намного старше тебя, так что я не понимаю, кто тут совершает мезальянс.
Ее способность так просто говорить о сложных вещах появилась не так давно, и он не знал, когда именно она стала такой открытой. В любом случае, говорить с ней было интересно и в прежние времена, но сейчас он получал от бесед еще больше удовольствия.
– Ты не знала другого мужчины кроме своего мужа, а у меня были женщины, имен которых я не помню. Что насчет этого?
– Если бы ты заразился от них, то наверняка сейчас тебя бы уже не было в живых, – пожала плечами она.
– Я говорю о другом. Я хочу знать, не чувствуешь ли ты отвращения ко мне.
Она запрокинула голову и поджала губы. Ему хотелось поцеловать открывшуюся белую шею, но момент был слишком серьезным, чтобы разрушать его неосторожными движениями.
– Ты заметил во мне брезгливость, когда мы чуть было, не согрешили на твоей кровати? – через несколько секунд, опуская голову, спросила она.
– Нет, – прошептал он.
– А с чего тогда у тебя появились такие мысли?
Он помедлил с ответом, сомневаясь, с чего стоит начать.
– Я думаю, ты должна знать все обо мне, прежде чем мы станем супругами. Кто знает, что ждет нас впереди, и я не хочу, чтобы ты чувствовала, будто я нарочно утаил от тебя нечто важное или обманом заманил к себе.
– Артур, я же не наивная девочка, я сама прекрасно знаю, на что соглашаюсь.
– У меня сейчас ничего нет, и ты это знаешь. Те деньги, что я скопил за время учебы, мы решили не тратить, но никаких планов у меня до сих пор не появилось. Я не знаю, сколько еще проживу в той конуре, и когда смогу найти хорошую комнату или даже снять дом. Поэтому наши желания не утолятся еще очень долго, а я говорю тебе о кольце, что выглядит весьма самонадеянно.
– Если бы вся жизнь человека состояла в супружеском ложе, то я, наверное, умерла бы десять лет назад, – засмеялась она.
Он кивнул, вновь целуя ее, на сей раз уже в губы.
– Я хотел бы все исправить, – прошептал он, едва оторвавшись от нее.
– Что именно? Скажи, я хочу это слышать. – В ее глазах прыгали искорки.
– Нашу жизнь. То, что ты чувствовала себя нежеланной и нелюбимой, твои унижения и твою боль – я хотел бы, чтобы этого никогда не было.
– Тогда мы вряд ли смогли бы с тобой встретиться.