Семь пятниц на неделе

Ремнев Анатолий Гурьевич

А Евменовна внезапно вручает мне...челюсть изо рта. Когда я начинаю материться, орать единственное заклинание, которое знаю: "ты что, старая, аху-ела!", она приходит в себя, бормочет: "пардон, обозналась, ключи, вот, принесла, вот они...", и даже как-то смущенно растворяется в воздухе. Этот факт не остается незамеченным профессором - его бровь лезет вверх.

Ладно, веду профессора в блок 905: мимо малой кухни, по коридору налево...пришли. Ноги врозь! Руки за голову! Стоять...Ладно, ладно, расслабьтесь, профессор.

Неужели это и есть связной от ино? Принято думать о них во множественном числе. Конечно, а как еще можно думать о камнях, из которых состоит гора, например?

...Знаю ино со времен подготовительного

отделения, так называемого рабочего факультета. Сокращение ино придумал лично я, так удобнее, и сразу понятно, о ком идет речь. Тем более, что о них знает узкий круг специалистов. Всего год назад они жили в человеческом образе только в корпусе Е, в профилактории. В том году в Москве проходил международный фестиваль молодежи и студентов. Главным там у них по комсомольской работе рулил Сергей Снежков. Отличным был камнем Серега. Вот он меня тогда и завербовал, открылся насчет своей принадлежности к инопланетной расе, потому что увидел во мне "хорошего" человека. Настоящее его имя я бы выговорить не смог, на это ушло бы дня два, не меньше. У него в помощниках и девушки были...я даже "запал" на одну, она приняла облик казашки, ее Жанной звали, как сейчас помню, но я ведь ничего не знал...цветы ей дарил, флиртовала она со мной...было этих ино всего с десяток - кому я непосредственно подчинялся, как дежурный комендант корпуса Е...

Так все-таки - кто профессор, связной или нет?

...извините, Ренат!
– вдруг слышу вежливый его голос, - не составите мне компанию? Поздновато, конечно...и вы на работе...но я так давно не был в Москве. А с дежурством вашим проблем не будет, обещаю.

Профессор прекрасно играет роль хозяина ситуации. Его дипломат такой тонкий и серебристый...и как я не обратил внимания сразу? Из него уже доставались: большая бутылка водки, баночка икры, палка салями, сигареты...импорт, немыслимая роскошь из шереметьевского дьюти-фри. Дефицит. На это надо чем-то ответить.

– У меня есть томатный сок!
– говорю ему.
– И хлеб!

При слове "хлеб" профессор Али от удовольствия даже зажмуривается. Ну, видно, что наш человек, знает толк в русском хлебушке.

Иду за соком и хлебом. Иду по пустому маленькому коридору. В 901-й болгарка Жанна сейчас, скорее всего, курит и пьет кофе. Где обещанное болгарское вино, родная? Ладно, мне сейчас немного некогда ...

...водка наливалась в простые стаканы. Профессор беспрестанно курил. Вежливая улыбка не сходила с его лица. Отклеить бы ее, и на шкаф. Шкафу она бы точно подошла. Старая мебель блока, еще времен Сталина, безмолвно и почтительно внимала нашей беседе. Не знаю, чувствовал ли профессор, но у меня с этим шкафом образца 1953 года сложилось что-то типа обоюдной мысленной связи. Шкаф улыбался. Улыбкой несколько печальной, старого, знающего все пожилого человека. Мне приходилось не отставать от Али, и через какое-то недолгое время я уже был пьяным комендантом. Но держался.

Али мне рассказывал про Каир. Как там тепло. Как по улицам этого огромного города едут в машинах веселые люди. Как мужчины сидят за столиками в уличных чайных и потягивают чай. И как люди вежливы друг с другом. И как по вечерам теплый ветер мчится вместе с автомобилями по мостовым, натыкаясь на дворцы древности и улетая к пирамидам, еще более древним...и как каирцы любят не спать допоздна, гуляя по ночному городу целыми семьями, с маленькими детьми, переходя из одного кафе в другое...

Я слушал и кивал. Для меня понятие "Каир" ровным счетом ничего не значило. Я никогда не видел этого города. Подобные рассказы были "в диковинку", но их уже можно было слушать спокойно, не оглядываясь на "товарища майора", благодаря эпохе перестройки.

Накурено в блоке было просто ужасно. Я встал и открыл окно.

Свежий апрельский ночной воздух ворвался в блок вместе с неясными шумами улицы.

Пока он рассказывал о себе, я смотрел на его лицо. Не в глаза, а на лицо. Профессор был явно не в форме. То, что он успел мне рассказать о своей прежней жизни, вызывало уважение. Раньше это был боец. Он проучился в Великой Стране советов много лет, он стал прекрасным специалистом и уважаемым человеком у себя на родине (где очень ценился советский диплом), и был в рядах борцов с мировым империализмом...но все было испорчено. Он увлекся астрономией, космогонией, космологией...вскоре он понял, что капитализм и коммунизм - это несерьезно - есть проблемы поважнее. Пока некие две сверхдержавы Америка и Советский Союз лавировали на грани самоуничтожения цивилизации (лавировали да не вылавировали), планета неслась в мировом пространстве, совершенно одинокая и беззащитная перед космическими стихиями. И никому из населяющих ее миллиардов существ до этого не было никакого дела.

Так что проблемы, перед которыми профессор стоял сейчас, явно были на порядки сложнее проблем с мировым империализмом, и теперь он чем-то встревожен, если не сказать - сломлен. Это было плохо, но еще хуже было то, что я никак не мог понять, связной он или нет, а он сам пока ни словом об этом не обмолвился.

...профессор наслаждался застольем. Отличная закуска, русская водочка, графинчик томатного сока. Видимо, привык он к таким вещам. Конечно, невиданного заморского гостя можно было потчевать и по-другому. Заказать, к примеру, из бара "Семь пятниц на неделе" всякой экзотики. Но что-то в поведении профессора говорило: лишнее, не надо.

В очередной раз разлили. Профессорские усы улыбались.

– Давайте за дружбу!
– сказал он, приподняв стопку.
– Хотя, нет, третья стопка, м-м-м, за покойных...

– В разных местах по-разному, - сказал я.

Профессор пощелкал пальцами:

– Как это у вас называется, забыл! Вспомним?

– Помянем!
– я опрокинул стопку в себя, профессор сделал то же самое. Запили томатным соком. Настенные часы булькнули:

– Час ночи, комендант!

Я быстро глянул на профессора. Он или не услышал или сделал вид, что не услышал.

...показалась Ирен!

Милая моя. Радость моя. Боль души моей. Сладость моя...

Она уходила, нет, она просто-таки убегала на лестницу. Ее глаза сверкали, и говорили только для меня: милый, у нас все хорошо, но сейчас я занята...занята...

Немая сцена...я просто остолбенел...как же так...а я?..куда же ты...

Приходи утром, шепнула она и скрылась за дверью на лестничную клетку.

Подхожу к пульту. Надо выпить. Зачем я шел? Погоди-ка...а, ну да. Я же выскочил "на пару минут" не только потому, что меня вдруг затошнило от сигаретного дыма, нет, хотел просто осмотреться, не унесли ли телефон с пульта, светит ли лампа...но сейчас не это главное. Звоню дежурной:

– Татьяночка Евменовна, это Розин. У вас нет приворотного зелья?

Она отвечает в том смысле, что какого хрена я звоню так поздно, она уже прилегла, но есть заклятье, я не смогу его произнести, надо женским голосом.

А как звучит оно?

Как звучит? Ведьма откашливается и начинает: карту-наверхдак-кустумм...кара-так-макдак-гумкумм...чеби-ров-шалтам-балтам...ка-ка-драм-ластамуран-н-н...ыыыы...забыла, твою мать, извини! Вспомню, скажу!

При ее голосе, когда она произносила заклятье, у меня случилась эрекция. Пенис вдруг отвердел как камень и отказался съеживаться. Но потом я понял, что это не от заклятья случилось. Просто я представил Ирен без халата...без нижнего белья...ее прекрасную грудь...и рука какого-нибудь недоноска на ней...НЕЕЕЕТ!