Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести

Санин Владимир Маркович

— Не стреляйте! — вдруг закричал Зозуля. — Это жестоко и бессмысленно, даже опасно! Раненый медведь…

— В ухо или в лопатку, как сподручней, — напомнил Белухин, отмахнувшись от Зозули.

— Его нельзя провоцировать! — кричал Зозуля. — Илья Матвеич, ни в коем случае не стреляйте!

— Погоди орать! — оборвал его Белухин. — Заснул он там, что ли? Не видать из окошка?

Гриша вырвался из рук сестры, подбежал к окошку. Тут, под тяжелыми шагами затрещала крыша, с потолка посыпалась труха.

—

Ждешь, пока избу развалит? — набросилась на мужа Анна Григорьевна.

Белухин схватил горсть заготовленных для освещения лучин и швырнул их в огонь, потом еще и еще. Донесся рев, по крыше снова прогромыхало, послышался тяжелый шлепок, и все стихло.

— В морду полыхнуло, — удовлетворенно сказал Белухин. — Очень они этого не любят, когда, дымом в морду. Цыц, Шельма, побереги горло!

— Дверь цела, — доложил из сеней Кулебякин. — Треснула только.

— Зоя, смотри, как он бежит! — восторженно кричал Гриша, не отрываясь от окна. — Какой огромный!

— Не такой уж и огромный, — успокоенно проговорил Зозуля, присаживаясь рядом с Гришей. — Самец-трехлеток, по-видимому. Ширина следа сантиметров под двадцать пять, не так ли, Николай Георгиевич?

— Пожалуй, — сказал Белухин. — Зверь средний.

— Чтоб он провалился, — в сердцах пожелала Лиза. — Думала, умру от страха.

— И я, — обнимая Лизу, призналась Невская. А он не может вернуться?

— Дима, взгляни, не оставил ли он там записки? — дурашливо выкрикнул Солдатов.

— Огромный! — не мог остыть от пережитого волнения Гриша. — Михаил Иванович, а мне показалось, что он больше трех метров.

— Ну, это показалось, — снисходительно сказал Зозуля. — Метра два с половиной, не больше.

— Но ведь все равно огромный! — настаивал Гриша. — И как здорово, что мы его не убили!

— К сожалению, не все это понимают, — обращаясь как будто бы к Грише, с вызовом сказал Зозуля. — Бывает, что иные люди обдуманно и хладнокровно лишают жизни этого в общем и целом безобидного для человека зверя.

— Безобидного? — возмутилась Анна Григорьевна. — А если б дверь выломал, ты бы ему лекцию читал или за ухом чесал?

— Во-первых, — менторским тоном возразил Зозуля, — дверь он все-таки не выломал, а во-вторых, если бы даже это и сделал, у нас не было никакого морального права столь жестоко наказывать зверя за любопытство.

— Мишка просто хотел познакомиться, — вставил Белухин, — так, мол, и так, не имеется ли у вас, граждане, чего пожрать, а то неделю не емши.

— Николай Георгиевич, — с упреком вымолвил Зозуля, — вы не хуже меня знаете, что медведь нападает на человека в исключительных случаях и лишь тогда, когда принимает его за нерпу.

— Теперь понятно! — Белухин хлопнул себя по лбу. — Мать, помнишь, как на Голомянном мишка тебя в торосы потащил? За нерпу принял!

— Какой кошмар! — ужаснулась Невская.

— Я тебе покажу нерпу, старый морж, — пригрозила Анна Григорьевна.

— Мы все подобные случаи регистрируем, — оживился Зозуля. — В какое время года произошло нападение?

— Весной, как раз под Восьмое марта, — Белухин прищурился. — С женским днем решил поздравить.

— Остается порадоваться, что все хорошо закончилось, — Зозуля придал своему лицу сочувственное выражение.

— Как для кого, — усмехнулся Белухин. — Про медведя я бы этого не сказал.

— Вы его… убили? — Гриша затаил дыхание.

— Ну, так уж сразу и убил, штраф за это положен, голубчик. За что его убивать? Природа его такая: видит, нерпа из бани выходит…

— Язык оторву! — пообещала Анна Григорьевна.

— Ну, а что дальше? — настаивал Гриша.

— Дальше? — Белухин наморщил лоб. — Вспомнил. Подошел я к нему, стал совестить, некультурно, брат, поступаешь, паспорт, если хочешь, могу показать, баба она, а не нерпа.

— Не слушай его, брехуна, — заулыбалась Анна Григорьевна. — Жаканом он ему объяснил, Гришенька, под самую лопатку.

— В данном случае это была самозащита, — решил Гриша. — Что ж, жизнь человека дороже.

— Однако медведь занесен в «Красную книгу», — сухо напомнил Зозуля. — Я, конечно, не берусь судить, была ли ситуация критической, но…

— Это не медведей, а полярников нужно заносить в «Красную книгу», — сердито сказала Анна Григорьевна. — Вот, видел? — Она сорвала платок, показала глубокий шрам на шее. — Тоже защитник нашелся, медвежий адвокат!

— Однако вы согласитесь… — обескуражено возразил Зозуля, оглядываясь в поисках поддержки.

— Не соглашусь! — твердо сказала Анна Григорьевна.

— Хотя бы выслушайте…

— Не выслушаю!

— Но я…

— Ученый осел ты, вот кто!

Зозуля обиженно махнул рукой и подошел к Грише, единственному, кто сочувственно относился к его любимым медведям.

— Зря с моим драконом связался, Михаил Иваныч, — проговорил Белухин, вытирая слезы. — Ой!

— Скрючило, — с удовлетворением сказала Анна Григорьевна. — Бог наказал.

Кряхтя, Белухин уселся поудобнее и подмигнул Зозуле.

— То радикулит ужалит, то законная… Тебе что — холостяк!

— Хорош холостяк, всю ночь к Лизе жался, — как бы про себя, но достаточно громко поведал Кислов.

— Захар Петрович… — с упреком начала Невская.

— Пошляк, — бросил Солдатов. — Просто завидует.

— А ты? — огрызнулся Кислов.

— И я завидую, — весело признался Солдатов. — Но где нам с тобой, Захар, против такого сердцееда, как Михаил Иваныч!

— Это черт знает что, — растерялся Зозуля. — У меня и в мыслях не было…