Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
Шрифт:
Девушка, которую Семен поцеловал, взяла у него пояс и шепотом спросила:
— Сеня, тебе кого?
— Все одно, — чуть слышно проговорил Семен. — Кого-нибудь.
Девушка доверительно улыбнулась, взмахнула поясом и отошла. По ее горячему взгляду, по улыбке Семен понял: девушка, не проронив ни слова, сказала ему, что на нее он может положиться, что она не подведет, ибо хорошо знает, какой именно «царице» подарить пояс… И точно, через минуту «царица» явилась. Перед Семеном ясным солнышком предстала девушка, часто-часто мигая ресницами и сгорая от стыда. Это была Дуся, знавшая наизусть многие подаренные ей стихи. Девушка смотрела на Семена с мольбой в глазах, и он не мог понять: губы ее дрожали оттого, что она вот-вот рассмеется, или оттого, что она сейчас расплачется.
Девушка взглянула на Семена, и брови ее в удивленном испуге поползли, изогнулись, да так и застыли. «Отпусти меня, Сеня, хоть мы и знакомы с тобой, хоть ты книжку мне дарил, хоть я и кажусь смелой, а мне и страшно и совестно, — говорил ее взгляд. — И целоваться нам не надо, посмотри на меня, а я на тебя, и разойдемся…» Отвела глаза, смотрела себе под ноги, не знала, стоять или убегать. Рясная, с оборками юбка чуть прикрывала колени. Кофточка из розового ситчика открывала тонкую шею в монистах. Кофточка была тесна в груди, и Семен заметил: когда девушка положила руку ему на плечо и выпрямилась, от упругой девичьей груди кнопка на кофточке расстегнулась… Девушка вздохнула, как перед прыжком в воду, приподнялась на цыпочки, потянулась к Семену. Стежечки-брови сломались, и она, затаив дыхание, смешно сжатыми губами дотронулась до усиков Семена и вдруг прыснула, залилась смехом и побежала к подругам…
Вскоре игра «в пояса» всем наскучила. Догадливый гармонист растянул меха, и Дуся с балалайкой подсела к нему. Охали и стонали басы, плакали и смеялись подголоски, жужжали струны. Взвихрилось забористое кубанское «страдание», и тут Дуся отдала подруге балалайку, не стерпела и вышла на средину комнаты. Она сорвала с плеч косынку, прижала ею на спине косы и, пружиня гибкое тело, топнула ногой и крикнула:
— Эй! Гармонист! Поддай огня!
— Дуся! Милая, пострадай!
— Не мешайте ей!
— Куда прешь, парень? Ну, куда лезешь?
— Посторонитесь, хлопцы!
Дуся взмахнула косынкой, откинула голову и, смеясь и блестя белыми, густо посаженными зубами, тихо-тихо пошла по кругу. Она как бы примерялась к полу, пробовала его крепость, приглядывалась, а есть ли тут где разгуляться. И когда убедилась, что круг широк, а пол крепок, закружилась вихрем, часто и дробно выстукивая каблуками. Легко, птицей кружилась по комнате, черные косы, как плети, резали воздух, колоколом взбухала оборчатая юбка. И вот она, чуть наклонив голову и помахивая косынкой, плавно, на цыпочках, прошла мимо Семена, а затем под восторженные крики спряталась за спины подруг.
Гармонист заиграл польку-бабочку. Комнату запрудили пары, закачались косынки и чубатые головы. К Семену подошел Максим. Посмотрел на часы на запястье его жилистой, волосатой руки и сказал, что уже поздно. Потом заговорщицки подмигнул другу и увел его в сенцы. Там они закурили, и Максим, обнимая Семена, приглушенно сказал:
— Ну как, Сеня, настроение?
— В общем, хорошее.
— Слушай, пойдем на ночеванье?
— Идите без меня…
— И что ты за тряпка, Семен? — обиделся Максим. — Не будь таким пугливым. Сходи хоть разок. Просто так, из любопытства. Узнаешь, что оно такое,
— Нет, Максим, я не пойду. Можешь ты понять, что мне это противно?..
— Тю, дурной! Всем не противно, а ему противно. Не строй, Семен, из себя городского… Все знают, что ты наш, трактовский. И тебе хорошо известно, что ночеванье — это же обычай… Что тут такого?
— А если обычай плохой?
— Ну, какой есть, зато свой, не краденый, — ответил Максим. — Я тоже считаю, что обычай пустяковый, и думаю, что со временем он отомрет и забудется. Но пока существует, пойдем, Сеня, не гордись. А то, честное слово, на тебя наши девчата обидятся… Мы уже и хату договорили — у Фроси Садченковой. Я пойду с Катей Яншуковой, Николай — с Полей Астафьевой… Ну как?
Согласен?
— Да и девушки у меня нет, — отнекивался Семен. — Не с кем…
— Не беда! — перебил Максим. — Эту печаль-заботу беру на себя. Хочешь, пойдешь с той, что зараз под гармошку страдала? Как плясунья? Нравится Дуся Шаповалова? Живая, как бесенок! Да ты ее знаешь. Она лет пять жила у бабушки в Сторожевой, там и в школу ходила, в прошлом году осенью вернулась к отцу… Славная девушка… Ну как? Согласен?
Семен, думая о Дусе Шаповаловой, промолчал. Максим же понял его молчание как согласие. Затоптав каблуком цигарку, он быстрыми решительными шагами направился в комнату, среди танцующих глазами отыскивая Дусю. Семен стоял в темных сенцах и ругал себя за то, что пришел на вечеринку. Мог бы не приходить, и тогда не было бы этого ненужного и неприятного разговора с Максимом.
Вернулся Максим. Был он весел, рябоватое лицо сияло. Обнял Семена, отвел в угол и глухим, вкрадчивым голосом сказал:
— Порядок, Сеня! Дуся согласна. Она, брат, девушка смелая. — И еще тише: — Значит, план у нас такой…
— Погоди, как же так? — перебил Семен. — Идти на ночеванье с девушкой, которую я не видел год и мы не сказали друг другу ни слова?
— Ну, Семен! Ну что ты за человек! — Максим смеялся. — Девушка и та смелое тебя… Эх ты, казак!
Семен, пристыженный, не ответил.
А Максим продолжал:
— Значит, план такой… Мы уходим отсюда незаметно. Сперва хату покидают девчата, а потом мы… Я уже обо всем договорился… Вечеринка пусть себе шумит и без нас… Не вешай голову, Семен!
Глава 11
Ночь месячна и светлым-светла, улица заснеженна и пустынна. Краснолицый, нарумяненный морозцем месяц парубковал над спавшей станицей. Искрились присыпанные снегом крыши… Девушки, взявшись под руки, шли впереди, не оглядывались и тихонько напевали песню под унылые звуки струн. Дуся крайняя справа. Она играла на балалайке, и почему-то Семен смотрел только на Дусю и видел ее одну. Перед глазами то широкая, в оборках, юбка, то цветной полушалок на голове, то ватная жакетка и темные косы на спине, а в ушах слабый звук струн. Удивляло то, что Дуся была весела, что могла играть и петь песню, зная, что следом идет тот, с кем она по своей доброй воле согласилась провести ночеванье, то есть лечь в постель. Идя рядом с Максимом и Николаем, думая о Дусе и видя одну ее, Семен испытывал чувство стыда.
Подошли к хате Фроси Садченковой. За низкими плетняными воротами белой папахой поднималась соломенная крыша в снегу и темнели глазницы оконц. Не решаясь войти, девушки остановились. Максим толкнул калитку сапогом. Семен входил во двор последним и понимал, что теперь-то уже невозможно ни отстать, ни убежать, и даже сама мысль о том, что он здесь, на чужом дворе, и что должен лечь с девушкой, с которой сегодня еще не обмолвился словом, была ему противна и казалась противоестественной. Желая найти для себя хоть какое-то оправдание, он подумал: если уйти, сбежать, что тогда подумает о нем Дуся? Посмеется, назовет трусом. Ребята поднимут на смех. На улице стыдно будет показаться. «А чего я так тревожусь? — успокаивал себя Семен, поглядывая на Дусю и глупо улыбаясь. — Надо же мне узнать, что оно такое, ночеванье. Да и не убегать же, в самом деле, от девушки? Прав Максим, ничего в этом обычае нет плохого… Оно даже интересно…»