Семена прошлого
Шрифт:
— ТОЛЬКО НЕ В МОЕМ ДОМЕ! — ревел Барт. — Я НЕ ДОПУЩУ ГРЕХА В МОЕМ ДОМЕ!
Еще секунду назад я бы, если бы могла, сделала то же самое. Но теперь я бросилась спасать юношу.
— БАРТ, ОСТАНОВИСЬ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО!
Синди истерически кричала и пыталась прикрыть наготу одеждой. Джоэл уже стоял в комнате, вначале презрительно уставившись на Синди, а потом начал улыбаться, торжествующе глядя на меня: «Я говорил тебе, я же говорил. Яблоко от яблони…»
— Видите, чего вы добились своим баловством? — как с кафедры, провозглашал Джоэл. — С первого момента, как я увидел эту девушку, я понял, что эта потаскушка не смеет жить под кровом моего отца!
Идиот! — взорвалась я. — Кто вы такой, чтобы судить?
— Нет, это вы идиотка, Кэтрин! Совершенно как ваша мать, одно к одному! Она тоже желала любого мужчину, которого видела, даже своего сводного дядю. Она совсем как эта голая потаскушка, готова была лечь в постель с любым предметом в штанах!
Неожиданно Барт оставил Лэнса и бросился к Джоэлу.
— Прекрати! Не смей сравнивать мою мать с ее матерью!
— Когда-нибудь ты убедишься в том, что я прав, — проговорил Джоэл своим лицемерным мягким голосом. — Коррин получила по заслугам. Как и твоя мать получит в назначенный срок. И, если есть на свете Бог и справедливость, когда-нибудь эта недостойная голая распутница будет гореть в вечном огне, чего она и заслуживает.
— Не смей говорить этого! — снова взревел Барт, бросившись к Джоэлу и совершенно позабыв в гневе Синди и Лэнса. Те поспешно одевались.
Барт поколебался, будто устыдившись того, что бросился защищать девушку, которую отвергал как сестру.
— Это моя жизнь, мое дело, Джоэл, — наконец, скованно сказал он. — Это моя семья, а не ваша. Я сделаю то, что нужно, а не вы.
Расстроенный и потрясенный, Джоэл, согнувшись в три погибели, пошаркал прочь по коридору.
Как только Джоэл исчез из виду, Барт обрушил весь свой гнев на меня:
— ВОТ ВИДИШЬ! Синди как раз доказала тебе и всем, что я не ошибался в отношении нее! Она порочна, мама! Ничего хорошего из нее не вышло! НИЧЕГО ХОРОШЕГО! Все это время, пока она была «так мила», она только и думала, как она привезет сюда Лэнса, и как они будут развлекаться. Я хочу, чтобы она исчезла из этого дома и из моей жизни — навсегда!
— Барт, ты не смеешь выгонять Синди — она моя дочь! Если в тебе кипит жажда мести, можешь прогнать Лэнса! Но ты, конечно, прав: Синди не должна была так поступать, а Лэнс не должен был злоупотреблять нашим гостеприимством.
Несколько смягчившись, он снизошел:
— Ну хорошо, Синди может остаться, раз ты ее любишь, несмотря ни на что. Но этот малый пусть убирается сегодня же! — И он закричал на Лэнса. — Поспеши укладывать свои вещи! Через пять минут я отвезу тебя в аэропорт! Если ты посмеешь еще раз прикоснуться к Синди, я сломаю тебе оставшиеся кости! И не думай, что я не узнаю: у меня тоже есть друзья в Южной Каролине.
Лэнс был очень бледен. Он начал бросать свои костюмы в чемодан, который только что опорожнил накануне.
Проходя мимо меня, не решаясь взглянуть мне в глаза, он хрипло прошептал:
— Простите меня, мне так стыдно, миссис Шеффилд… Барт поторапливал его, почти подталкивая.
Я обернулась к Синди. Она успела надеть скромную старушечью ночную рубашку и забралась под одеяло, глядя оттуда на меня испуганными широко раскрытыми глазами.
— Я надеюсь, ты получила по заслугам, Синди, — холодно сказала я. — ты страшно разочаровала меня. Я ожидала от тебя ответственности, ты же обещала мне. Или твои обещания вообще ничего не стоят?
— Мама, пожалуйста, — всхлипывала Синди. — Я люблю его, я хочу его; я думала, что уже ждала достаточно долго. Это был мой рождественский подарок ему — и мне самой тоже.
— Не лги, Синтия! Сегодняшняя встреча для вас — не первая. Я не настолько глупа, как ты полагаешь. Ты была с Лэнсом и до того.
— Мама, разве ты больше не любишь меня?! — громко зарыдала она. — Ты не можешь отвернуться от меня: у меня никого нет, кроме тебя и папы… Если ты разлюбишь меня, я умру! Я клянусь, этого больше не случится… Прости меня, пожалуйста, прости!..
— Я подумаю, — холодно проговорила я, закрыв за собой дверь.
Следующим утром, когда я одевалась, Синди прибежала в мою комнату, истерически крича и плача:
— Мама, пожалуйста, не позволяй Барту прогонять меня! Пока Барт был в доме, у меня никогда-никогда не было праздника. Я ненавижу его! Как я его ненавижу! Он разбил Лэнсу лицо…
Очевидно, в последнем она была права. Надо научить Барта сдерживать свой гнев. Как ужасно для такого миловидного юноши сломать нос, не говоря уже о синяках под глазами и пятнах.
Однако сразу после отъезда Лэнса с Бартом что-то случилось: он стал необыкновенно тих и спокоен. От его носа ко рту протянулись решительные складки, а он был еще слишком юн для морщин. Он не разговаривал с Синди, даже не смотрел в ее сторону. Меня он игнорировал также, будто меня здесь и не было. Он сидел тихий и торжественный, эпизодически переводя свой взгляд на меня, пробегая равнодушно взглядом по плачущей Синди. Я не помню, чтобы раньше мы когда-либо видели, что Синди плачет. Она не позволяла нам этого видеть.
Я испытала невиданные душевные муки, сотни мрачных мыслей роились в моей голове. Где найти понимание? Время разбрасывать камни, время их собирать… Но где наше время для тихих радостей и спокойствия? Разве мы не достаточно страдали?
В то же утро я решила поговорить с Синди.
— Синди, я шокирована твоим поведением. У Барта есть все права, чтобы возмущаться, и все причины на то. Хотя я, конечно, не одобряю его грубости по отношению к этому мальчику. Но я могу понять его, а не тебя. Неразборчивость не приводит ни к чему хорошему: в гостеприимно открытую дверь спальни войдет любой. Синди, ты должна обещать мне никогда этого не повторять. Когда тебе будет восемнадцать, ты станешь хозяйкой себе самой. Но до этого дня — и пока ты еще находишься под этим кровом — ты не должна устраивать здесь сексуальные игры. Ты поняла меня?