Семейное дело
Шрифт:
– Был? – переспросил я.
– Ага, – кивнул дьякон. – И его сгубили, ироды. Снарядом запулили. Вот ведь как бывает: был человек, ба-бах, и нет человека, – дьякон развел руками, и продолжил: – Усатый – это капитан Ветров. Поначалу он за главного был. То есть, всем их отрядом командовал.
– Что за отряд? – спросил инспектор.
– Разведчики, – ответил дьякон. – Цельная сотня солдат и вот эти, стало быть, господа офицеры. Поначалу командование вот этому Ветрову отдали, хотя их сиятельство позаслуженнее его будет. Ну а уж когда и он сгинул, то их сиятельство отряд возглавил.
– И
По правде говоря, на тот момент судьба капитана меня волновала мало, но инспектор остановился и внимательно разглядывал портреты. Попусту он бы тратить на них время не стал. Я тоже вгляделся в картины, стараясь ухватить максимум деталей. С инспектором никогда заранее не угадаешь, что именно окажется важным, а сам он не скажет.
– Ага, – отозвался дьякон. – Выкрали его япошки и запытали до смерти. Из самого Порт-Артура выкрали. Прямо на рынке средь бела дня схватили и уволокли к себе. И на их сиятельство покушались, макаки желтомордые, только не вышло у них ничего! Ручонки-то коротки оказались, вот так-то! Их сиятельство на миноносце из города выехал. Дурак-капитан нас вместо Владивостока в Китай завез, но мы не в обиде, нет. Главное, вывез, а домой мы паровозом доехали.
– А вот этот? – спросил я, указав на последний портрет с благообразным стариком в мундире. – Тоже погиб?
– Этот-то? – переспросил дьякон. – Бобровский его фамилия. Нет, этот с нами выехал, а как в Расею-матушку возвернулись – засел в своем именьице и ни разу их сиятельство в Кронштадте не навестил. Ни разу! Только что месяц назад и свиделись, когда этот Бобровский богу душу отдал.
– Сам?
– Что? Ах да, конечно, самолично и благочинно преставился в кругу семьи. Их сиятельство на похоронах присутствовали и, так сказать, в последний путь боевого товарища проводили. Вы, господа полицейские, на портретик-то не смотрите, – дьякон пренебрежительно махнул рукой. – Это он тут бодрячком рисуется, а на самом-то деле уже тогда еле на ногах стоял. Художник все эти портретики по фотографиям писал. Вот так-то. С рисунка на рисунок перемалевал, а денег как за работу с натурой взял, и это когда их сиятельство и без того стеснен в средствах!
– Погодите вы, – прервал я этот поток бесполезной информации: – Как же он на войну отправился, если на ногах не держался?
– Так известное дело, верхом, – пояснил дьякон. – Только верхом-то оно завсегда приметнее. Вот япошки его и приметили. Аж три пули влепили, да еще сабелькой попотчевали! Чудом выжил.
– Ясно, – кивнул я; дела давно минувших дней меня интересовали слабо. – Стало быть, все эти люди мертвы?
– Дык, получается так, – признал дьякон. – Все сгинули, а их сиятельство только вас дожидается.
Инспектор зашагал вверх по ступенькам, так и не сказав, на что тут следовало обратить особое внимание. Сразу за портретом Бобровского ступеньки заканчивались, переходя в широкую площадку. Когда я вслед за инспектором поднялся на нее, прямо передо мной оказалось зеркало в массивной раме. Влево и вправо уходил длинный коридор. Он тянулся через весь дом и заканчивался только когда упирался в боковые стены. На полу лежала зеленая ковровая дорожка. Из окон падал бледный свет: лунный и от фонарей вперемешку.
На дорожке, прямо напротив разбитого окна, лицом вниз лежал человек. Слева стоял на страже рыцарский доспех с мечом в руках. Справа сидел на подоконнике полицейский. Завидев нас – точнее, конечно, инспектора – он торопливо подтянулся и откозырял ему. Вениамин Степанович кивнул в ответ.
Дьякон быстренько распахнул дверь слева от зеркала и снова изобразил угодливый полупоклон, приглашая нас туда:
– А вот и наша библиотечка. Попрошу сюда, господа полицейские.
Мы зашли. Первым, прямо перед инспектором, ужом проскользнул дьякон, затем вошел Вениамин Степанович и последним – я.
Употребив слово «библиотечка», наш провожатый явно преуменьшил заслуги графа. Или графини – это смотря кто у них в семье главным книгочеем был. «Библиотеки» были нынче в моде, но, как правило, на поверку большая их часть оказывалась салоном для приема гостей, а то и вовсе курительной комнатой, где литература была представлена разве что вчерашней газетой. Здесь же была самая настоящая библиотека.
Две стены от пола до потолка были скрыты полками, и там рядами стояли книги. Более того, они все там не поместились. Несколько разнокалиберных томов лежали в углу прямо на полу. Точнее говоря, на ковре. В библиотеке он был более яркого зеленого цвета, чем в коридоре, но такой же мягкий.
Над книгами замер какой-то азиатский рыцарь в золочёных доспехах и с драконьей маской вместо лица. Правой рукой он держал саблю с широким лезвием, а перевернутый щит служил хозяину библиотеки в качестве подноса. На щите лежала газета.
Дальше мой взгляд скользнул по столу – то ли антиквариат, то ли старая рухлядь – и остановился на кресле, обитом черной кожей. В кресле сидела женщина. Она сидела так неподвижно, а ее платье настолько было точь-в-точь такое же черное, что я не сразу ее заметил. Да и света от единственной керосиновой лампы было маловато. Читать при таком освещении означало себе глаза испортить, причём с гарантией.
– Здравствуйте, господа, – тихо сказала женщина.
– Здравствуйте, сударыня, – ответил Вениамин Степанович. – Я имею честь видеть графиню Рощину?
На ее бледном лице появился намек на полуулыбку, но он рассеялся раньше, чем обрел законченные формы. Пожалуй, если бы не эта могильная бледность, я бы назвал ее красивой.
– Не уверена, что это такая большая честь – знакомство со мной, – сказала женщина. – Но если это был просто вопрос в вежливой форме, то да. Я графиня Рощина, Анна Владимировна. В коридоре лежит мой муж. Вы с ним уже виделись?
– Мельком, – признал инспектор. – Только что.
– Что ж, у вас еще будет возможность с ним познакомиться, – сказала графиня. – Но перед этим у меня к вам будет одна просьба, господин полицейский. Вы садитесь, пожалуйста.
Она указала на стулья перед собой. Их было целых три, но приглашение явно было адресовано только Вениамину Степановичу.
– Благодарю вас, – сказал инспектор. – Но прежде чем вы начнете излагать свою просьбу, позвольте нам представиться.
В ее взгляде проскользнуло отчетливое сомнение в необходимости такого шага, но вслух она сказала.