Семейные обстоятельства (сборник)
Шрифт:
Пятиклассники засмеялись, а бабушка с седыми кудряшками воскликнула:
— Им еще весело!
— Вот-вот! — скорбно подтвердила Изольда Павловна. — Им еще весело!..
Она помолчала, собираясь с мыслями, и, сложив ладошки на животе, траурно заговорила:
— Дорогие родители, у нас большая беда! Сегодня наш класс сорвал урок практикантки…
Она говорила торжественно, трагически приглушая голос, будто случилось действительно страшное. Будто в пятом «А» кто-то умер прямо на уроке, и не просто так, а исключительно по
Родители сидели притихнув, опустив головы, словно это они были во всем виноваты, да и Изольда Павловна смотрела на них строго, с пристрастием, вовсе не снимая со взрослых вины за происшествие в пятом «А».
Наконец она умолкла и тяжело вздохнула. В классе настала тревожная тишина.
— И не сознаются? — осторожно спросила мама Коли Суворова.
Она пришла, не сняв даже фартука, который торчал из-под расстегнутого пальто, прибежала встревоженная, и Толик слышал, как, проходя мимо Коли, она шепнула ему: «Мы тебя потеряли!»
— Нет! — тяжело вздохнула Изольда Павловна.
— Покрывают, значит, друг дружку, — воскликнула неизвестно чья бабушка с седыми кудряшками. — Круговая порука, надо понимать? Ну и деток мы воспитали! Так, глядишь, они и банду образуют. Грабить начнут!..
Ребята захихикали.
— А что! — вскричала Изольда Павловна. — Большое всегда начинается с малого.
Хлопала дверь, входили новые родители, и каждому Изольда Павловна повторяла занудливо:
— У нас большая беда! Сегодня наш класс сорвал урок…
И всякий раз ребята прыскали, уже нисколько не стесняясь.
Пришел полковник, Цыпин папа, и, узнав, что случилось, зарделся, как помидор, опустил щеки и свирепо оглядел класс. Ребята притихли. Полковник подошел строевым шагом к Цыпе и спросил его громовым голосом:
— Надеюсь, не ты?
Цыпа замотал головой, забегал глазками; отец промаршировал к родительской скамье и подал оттуда команду.
— Надо опросить каждого!
«Значит, будет допрос, — подумал Толик и увидел, как вытянулись и побледнели лица ребят. — Вот так штука, ничего себе!»
— А может, не стоит? — сказал, волнуясь, кто-то с задней скамьи.
«Голик обернулся. Говорила Колина мама. Тонкая синяя жилка часто-часто подрагивала у нее на шее, руки дрожали.
— Может, отпустим их домой, уже поздно, — говорила она, обращаясь к взрослым. — А завтра они сами поймут, что поступили нехорошо…
Полковник побагровел и крикнул:
— Гнилой либерализм!
Что такое либерализм, Толик не знал, но раз он был гнилой — значит, что-то вроде картошки. Однако и непонятливому человеку было ясно, что полковник Колину маму обвинил в чем-то нехорошем, потому что страшно при этом поморщился. Седая бабушка шумела, что если все прощать таким соплякам, то через полгода они станут законченными негодяями и непременно образуют банду. Почему-то она боялась банд, словно банды так и бродили по улицам. Какой-то папа расстегивал в возбуждении пиджак,
Шум поднялся такой, как в коридоре на перемене. Колина мама, потупившись, замолчала.
Пока родители кричали, Изольда Павловна стояла, словно медная статуя из поэмы Пушкина «Медный всадник», не шелохнувшись, не вздрогнув, не проронив ни слова. Дождавшись тишины, она сверкнула пенсне, давая как бы понять, что предложение Колиной мамы просто смехотворное, о нем даже говорить неприлично. И не успел Толик моргнуть, как уже шла по рядам.
— Это сделала ты? — спросила учительница первой Машку Иванову.
— Нет! — испуганно вскричала Машка.
— Дай честное пионерское!
— Честное пионерское.
— А ты знаешь, кто это сделал?
— Нет!
— Дай честное пионерское!
— Честное пионерское…
Изольда Павловна поднимала всех подряд парта за партой. Ребята вставали, краснея, стесняясь родителей, стыдясь, что с них требуют непременно честное пионерское, бубнили под нос слова, которые надо говорить громко, и всем было тошно, противно, грязно. Даже Женька глядела куда-то под парту. Даже родители, которые только что кричали, перебивая друг друга, смущенно покашливали на задней скамье.
Одна Изольда Павловна чувствовала себя прекрасно.
Она переходила от парты к парте, глядя поверх ребят, ничуть не смущаясь своей новой работы, наоборот, ее губы слегка улыбались — Изольда Павловна просто наслаждалась!
— У, бешеная! — прошептал сбоку Коля Суворов, и Толик усмехнулся.
Давно он ждал от Изольды Павловны гадости, давно казалось ему, что учительница, как цирковой сундук у фокусника — с двойным дном, но чтоб допрашивать она могла с таким наслаждением — этого даже он, недоверчивый человек, подумать не мог.
И прежде знал Толик, что никто в классе не интересует Изольду Павловну.
Никто, даже ее собственная Женька. И четверки-то ей вместо заслуженных пятерок она не для Женьки ставила, а для самой себя. Нет, Изольду Павловну в пятом «А» интересовал лишь один человек — классный руководитель Изольда Павловна.
Раньше она таилась, маскировалась, а теперь все ясным стало.
Будто сняла со своего носа пенсне Изольда Павловна, и все увидели наконец-то ее глаза — пустые, бессердечные, злые.
13
Изольда Павловна медленно двигалась от парты к парте, ребята, как заклинание, повторяли: «Честное пионерское», «Честное пионерское». И Толик вспомнил древнюю казнь. Раньше, до революции, солдат пропускали сквозь строй. Их били прутьями. Здесь никого не били, но каждый тоже проходил сквозь строй. Будто ребята не людьми были, а перчатками. Изольда Павловна брала каждую перчатку и на левую сторону выворачивала. Трясла перед всеми. Нет ли там, в складках, чего-нибудь неприличного.