Семейные обстоятельства (сборник)
Шрифт:
Он шел уверенно — он знал, куда идет. На городской окраине, за старым кладбищем были парники. Там, кажется, выращивали шампиньоны или огурцы, но дело было не в парниках. Рядом на огромных грядках росли цветы. Будто разноцветная река — сначала красная, потом белая, затем голубая и снова красная.
Вперед Толик шел нормально: кладбище было старое, прохладное, по нему, сокращая расстояние, шли люди, и Толик был не один, пока добирался до парников.
У заборчика, отделявшего его от цветов, он притаился, вглядываясь в сумерки.
Все было тихо.
Он прислушался. За заборчиком никого не было.
Толик подтянулся и нырнул в пахучие цветы. Они колебались над головой, дрожали тонкими стволами, и Толик пополз вдоль грядок, разыскивая большие красные ромашки. Где-то сбоку вдруг тявкнула собака и залилась протяжным беспрерывным лаем.
— Никак кто залез, — сказал в тишине скрипучий голос.
Толик замер. Потом стал лихорадочно рвать цветы. Стебли не ломались, гнулись, было уже не до красных ромашек, унести бы ноги — и Толик не выдержал. Рванув из земли целую охапку цветов, он вскочил в полный рост и кинулся к забору.
Цветы заслоняли лицо, мешали смотреть, да еще высокая трава оплетала ноги. Подбежав к забору, Толик переметнул через него свою охапку, думая с облегчением, что собачий лай слышится все там же, не приближается, хотя пес уже захлебывается от злости. Похоже, пес сидел на цепи. Радуясь этому, Толик закинул ногу на забор и с ужасом понял, что попался. Чья-то сильная рука держала его за ворот. Толик дернулся, рубашка отчаянно затрещала.
— От фулюган! — скрипел старческий голос. — От фулюган! Прямо с корнем. Прямо с землей. — И Толик почувствовал, как сильные руки стягивают с него штаны.
— Дяденька! — крикнул он звонко. — Не надо, дяденька!..
Собака все заливалась вдали, луна повисла над головой, грозно бронзовея, и Толику вдруг показалось, что его посадили в жгучую воду. Он дернулся и застонал.
— Вот тебе, вот тебе! — скрипел голос. — Отведай крапивки, фулюган!
Толик взвыл.
— Дяденька! — крикнул он снова. — Дяденька, не надо, я не хулиган, я маме, у нее день рождения, — и почувствовал, как руки, державшие его, ослабли.
— Ну вот! Ну вот! — растерянно сказал скрипучий голос. — А пошто не купишь, коли мамке?
— Денег нет, — ревел Толик, подтягивая штаны и оборачиваясь.
На фоне огненной луны четко вырисовывалась борода и горбатый нос. За спиной у деда торчало ружье.
— Значит, мамке? — спросил, смущенно покашливая, старик.
Толик кивнул, негромко постанывая. Сзади все у него пылало, хотелось плакать, но он держался. Неизвестно еще, что дальше будет, так и в милицию попадешь — ничего себе подарочек!
— И то, — сказал старик, переминаясь с ноги на ногу. — И то удивляюсь, за сколько лет ты первый залез. Не лазют за цветами. То ли от центра далеко, то ли полно их и так. Уж сумлеваться стал в своей должности.
Толик растирал
— Пойдем! — сказал дед повелительно и повернулся.
Вздрагивая всем телом, тихо подвывая и держась за штаны, Толик двинулся за ним.
Дед шагал между грядками, наклонялся, щелкая маленькими ножничками, складывал букет и приговаривал:
— Я уже солью хотел шибануть из берданки-то, да пожалел. Солью-то еще больнее.
Толик согласно кивал головой, дед стриг цветы, как опытный парикмахер, и наконец протянул ему пушистый букет.
— Хорош? — спросил он удрученно.
— Хорош! — простонал Толик и побежал к забору.
— Да постой! — кричал ему дед. — Пошто через забор-то? Вон калитка!
Стиснув зубы, Толик выбрался из сада.
Он бежал в темноте, спотыкаясь о корни деревьев, одной рукой держась за штаны, а другой сжимая, будто факел, букет.
Вдруг Толик взвизгнул.
Перед ним, освещенный красной луной, стоял покосившийся крест. Крест блестел каменными боками, отражал свет луны, и было похоже, что он светится весь изнутри холодным неоновым светом. Толику даже послышался легкий треск.
Он отпрыгнул, словно ужаленный, в сторону и побежал, забыв обо всем.
Толик мчался, и ему казалось, что по бокам что-то мерцает. Он решил смотреть только вперед, ни на метр в сторону, а еще лучше глядеть на букет. На трепещущий душистый букет. Но страх не убавлялся, а подгонял его, словно невидимый бич.
К тете Поле Толик пришел весь взмокший. Место, горевшее от крапивы, пока он бежал, утихло, а теперь, в тишине и покое, заныло снова. Единственным утешением были цветы.
Они трепетали, издавали благоухание и были еще получше, чем те, на открытке.
Толик попросил тетю Полю поставить их в воду до утра, а сам трясся, подпрыгивал, отдувался.
— Да что с тобой? — хмурясь, спросила она.
Пришлось, краснея, рассказать, и тетя Поля расхохоталась до слез.
— Вон как без денег-то, чем рассчитываться приходится!
Потом она вышла на кухню и вернулась с мокрым полотенцем.
— Вот что, парень! — сказала тетя Поля, все еще смеясь. — Снимай штаны, да посиди на этом с полчасика. А я пока на кухне побуду.
Тетя Поля ушла, и Толик сделал все, как она велела.
Огненный жар спал, сразу стало хорошо, и, посидев немного в таком срамотном виде, глядя на цветы, подаренные дедом, Толик вдруг расхохотался.
Ну не смешно ли, если бы в магазине вывеска была: «Цена одного букета — один зад!»
4
Когда в понедельник мама ушла на работу, Толик, выставил свой букет. В цветы затолкал открытку.
Если мама спросит, он скажет, что велел передать отец. Вот и все.
Посвистывая, Толик пошел на улицу. От вчерашнего не осталось и следа, ничего уже не болело, солнце купалось, будто мальчишка в белых облаках, и брызгало лучами. Деревья, серебрясь листьями, походили на богатырей в стальных чешуйчатых кольчугах и помахивали ветвями, будто руками. Только грозных мечей им недоставало.