Семи смертям не бывать
Шрифт:
Данилка, и рассмеялся. — А ты, оказывается, и в форточку пролезешь, если сильно приспичит, а? Ай, молодец, молодец!
Непонятно было, к чему относится эта похвала: то ли к тому, что он знал уже о разведчике, то ли к тому, что сейчас увидел. Но это не имело значения. Данилка, любивший веселых, шумных людей, сразу же почувствовал симпатию к парню. Через несколько минут они сидели рядом на кровати в маленькой комнате, куда попросил их перейти Никодим Петрович. Старик перенес сюда лампу, плотно прикрыл дверь.
— Ведь сказано было не ходить ко мне. На примете я — это
— Знаю, знаю. Тебе просили передать: заколачивай дом, на время перейдешь ко мне. У меня пока все в порядке. Чисто. Поживешь у меня.
Парень быстро повернулся к Чиркову, вынул из внутреннего кармана пиджака письмо:
— А это отдашь Чевереву. Лично. В руки. Тут все сведения, которые просил штаб. Чеверев переправит кому нужно. Ну, желаю счастливо добраться. Завтра пораньше и отправляйся. Тут задерживаться нельзя — засекли нашего старика. — Секунду подумав, он спросил — Может, сейчас ко мне пойдем ночевать? Недалеко.
— Ладно, не шуми. Тут переночуем, а завтра видно будет, — сказал старик.
Парень быстро попрощался, до боли сжал Данилке руку и, чуть не опрокинув на ходу лампу, вышел.
Данилка тут же спрятал письмо в подметку, накрепко завинтил шурупы. Засыпая, он слышал, как за стеной кряхтит и что-то бормочет Никодим Петрович.
Спал он неспокойно, ворочался, просыпался, выходил в соседнюю комнату посмотреть, не рассвело ли. Под утро заснул крепко и открыл глаза от света, ударившего в лицо. Дверь в соседнюю комнату была распахнута. Данилка вскочил с кровати и увидел Никодима Петровича, стоявшего над ним. Старик строго смотрел на Данилку.
— Не хотел тебя будить, думал, пусть выспится парень перед дорогой. Да нехорошо у меня. Одевайся живее.
Пока Данилка натягивал сапоги, старик рассказал ему, что сейчас к дому подходил какой-то хлюст, что-то вынюхивал, стучался в дверь, да он не открыл. Следил за ним через окно. Тот потоптался и ушел. Но не верится, чтобы надолго.
Он сунул Данилке кусок хлеба, завернутый в бумагу:
— Вот, возьми, поешь потом. А сейчас иди!
— А вы как же, Никодим Петрович? Оставаться и вам нельзя.
— Иди, иди, некогда разговаривать. Ну, будь здоров. С богом!
Старик вывел Данилку на крыльцо и наскоро объяснил, как выбраться задами на соседнюю улицу. Данилка прошел между ульями, стоявшими в строгом порядке на пасеке возле дома, и скрылся в кустах сирени, огораживающей участок старика. Перед ним были огороды, через которые он должен был пройти. Он оглянулся. Никодима Петровича на крыльце уже не было, а к дому подходили трое — впереди развинченной походкой быстро шел какой-то молодой человек, а за ним едва поспевали два солдата. Чирков видел, как они поднялись на крыльцо и солдат кулаком забарабанил в дверь.
«Эх, пропал старик», — с досадой и закипавшей в душе злобой подумал Данилка. Солдат барабанил кулаками в дверь. Пробираясь через кусты, удаляясь от дома, Данилка слышал этот стук.
Долго потом Данилка вспоминал Никодима Петровича, пытался разными окольными путями узнать что-либо о нем, но никто ничего о старике не знал. Известно было только, что белые арестовали и замучили многих
Через некоторое время, попав в Уфу, Чирков первым делом отправился на тихую улицу, где стоял дом с пасекой. Когда он был здесь в прошлый раз, во дворе цвели цветы, глянцевито блестела под солнцем зелень. Сейчас он увидел через низкий заборчик оголенные кусты сирени — осенний ветер сбил листву. По всему двору валялись ульи, рассохшиеся, грязные. Какой-то незнакомый человек озабоченно ходил между ними, пиная то один, то другой ногой и, выбрав наконец подходящий, стал сноровисто раскалывать его топором на дрова.
Чирков, поколебавшись, — он понимал, что лучше не делать этого, — все же крикнул через забор:
— Эй, друг-приятель!
Человек, оторвавшись от своего занятия, хмуро посмотрел на него:
— Что нужно?
— Тут один старичок жил, медом торговал…
— Ну, жил…
Острые глаза из-под кустистых бровей внимательно ощупывали Данилку.
— А ты что — родственник ему или как?
— Какой родственник! Медку хотел купить. А вы медом не торгуете?
Человек, ничего не ответив, повернулся круглой полной спиной к Данилке, снова замахал топором.
Да, видно, не миновал Никодим Петрович подвалов белой контрразведки. Не думал в эту минуту Данилка, что и ему вскоре придется побывать там.
…С горных вершин Урала в уфимскую долину спускались партизаны, или, как их называли в народе, красные орлы. Недаром они заслужили высокую честь называться так. Бесстрашные бойцы — рабочие южноуральских заводов и казачья беднота из Оренбургских степей — прошли тысячи верст с боями, отразили бесчисленные атаки белых, сплотившись в крепкое, как сталь, ядро.
Тысячи их рвутся в Советскую Россию через заслон, выставленный на пути белым казачеством и чехами. Утомленные и потрепанные в боях, они должны прорвать фронт, чтобы соединиться с Красной Армией. Идут они по неприятельской территории, и каждый день — бой, раненые, убитые. И все же каждый день — еще один рывок вперед.
В штабе 2-й армии получена из Москвы «секретка», адресованная руководителям уральских партизан, испытанным вожакам красных орлов. В «секретке» указывается путь, по которому они должны идти. Это путь на соединение с Красной Армией. Это путь спасения. Нужно срочно вручить письмо Блюхеру и Ка- ширину. Но как разыскать их? Ведь находятся они где-то в тылу белых, за линией фронта. Как бы там ни было, но разыскать их нужно. И вот снова снаряжается в путь Чирков.
В штабе армии, где Данилка получал задание, какой-то незнакомый командир, вручая ему письмо для Блюхера и Каширина, испытующе посмотрел на разведчика:
— Вы понимаете, что теперь в ваших руках тысячи жизней?
Данилка ответил:
— Понимаю.
Но в душе обиделся. Он вообще не любил внушений, нотаций, громких слов. И если выслушивал спокойно и с беззлобной покорностью обычное напутствие Чеверева, то только потому, что то был Чеверев — верный друг, а правильнее сказать, старший брат Данилки. А чего не выслушаешь от старшего брата, да еще если любишь его!