Семи смертям не бывать
Шрифт:
— Он самый и есть. То-то смотрю, знакомый вроде. Данилка! Братцы, смотрите, наш, топорнинский!
Пешеходы, весело галдя, окружили Чиркова. Протягивали ему руки, заглядывали в глаза.
— Точно, наш. Вот где довелось повстречаться. Ну, здравствуй!
Это были Данилкины земляки, возвращающиеся из немецкого плена. Сразу же посыпались вопросы о Топорнино. Наперебой расспрашивали Данилку о женах, детях.
— Ну хватит, поговорили, — прервал завязавшийся разговор солдат. — Чего стали? Не видите, арестованного
Мужики ошеломленно замолчали. Уставились с недоумением на Данилку. Тот криво усмехнулся, сказал:
— Вон как с нашим братом теперь говорят… Красные мобилизовали, а теперь к белым попал. А мне что белые, что красные — один черт. Надоело, братцы, хоть ложись да помирай. Нет житья — и все тут. Намучился на войне, домой пришел — и тут не слаже. Приневолили: давай, говорят, иди к нам. Это красные, значит. А теперь эти: зачем пошел, судить будем! Ну и судите, ну и черт с вами. Петля нашему брату, вот и все.
Выкладывая все это односельчанам, Данилка старался понять, как отнесутся они к его словам. Сложное то было время. Встретишься с человеком, и сразу начинаешь думать, кто он: друг или враг, кому верой и правдой служит, с кем идет? Жизнь научила Данилку осторожности. Поэтому он и не спешил раскрыться перед земляками: кто знает, как отнесутся они к его словам?
Слушая его, мужики мрачнели, недобро поглядывали на солдата.
Один из них, невысокий, с черной как смоль бородкой, негромко сказал солдату:
— Отпусти его, служивый. Это наш, топорнинский, парень. На войне отмучился, а вы снова жилы тянете. Не бери греха на душу, отпусти…
Солдат сделал шаг в сторону. Теперь все топорнинцы, тесно сбившиеся вокруг Данилки, стояли перед ним. Взяв винтовку наперевес, словно собираясь колоть штыком, он, выпучив глаза, заорал:
— Что? Агитацию разводить? Большевики? Мало, видно, вас, собак, на фронте поубивало!
Данилка почувствовал, как вздрогнули стоящие рядом с ним земляки. Теперь они с откровенной ненавистью смотрели на солдата. Невысокий, с бородкой, сказал:
— Чего орешь? Отпусти подобру-поздорову. И сам иди с миром. Слышь? Отпусти…
— Я те отпущу. А ну, давай в сторону. Отходи, говорю, пока жив. Ну, стрелять буду. Жизни вам не жалко? Отходи!
Мужики топтались на месте, переглядывались. Видимо, никому не хотелось погибнуть от глупой пули возле самого дома. Пожилой крестьянин, тяжело вздохнув, сделал шаг в сторону.
— Эк, повело его. Лает, как кобель, — отходя, пробормотал он.
— Последний раз говорю: отходи! — снова крикнул солдат.
В эту секунду Данилка, пригнувшись, выхватил из-за голенища браунинг. Раздался выстрел, за ним второй, третий. Солдат, пошатываясь, сделал шаг вперед, выронил винтовку, рухнул в мягкую пыль.
Несколько лет назад в Рыбинске Чирков был свидетелем
В этот миг вывалились из-за угла три жандарма. Вид у них был еще более загнанный и усталый. Все трое утирали платками обильно катившийся из-под фуражек пот. Чувствовалось, что они бегут из последних сил. Повертевшись на углу и оглядев пустынную улицу, они бросились к Чиркову:
— Эй, парень, тут пробегал один. Видел?
— Пробегал, видел…
— А где он, куда побежал?
— Да вон туда, — Данилка показал на начинавшийся невдалеке переулок.
Жандармы взяли с места рысью. Данилка проследил, как они миновали двор, где скрылся беглец.
Еще минута — и все трое завернули бы в переулок, но тут из двора выскочил на улицу человек в поддевке. Он громко свистнул. Жандармы оглянулись. Человек поманил их и указал во двор. Три стража закона побежали назад.
Теперь для Данилки, пожалуй, лучше всего было исчезнуть, но, не в силах побороть любопытства и какой-то непонятной ему самому тревоги за судьбу спрятавшегося, он остался на месте. А когда жандармы забежали во двор, подошел еще ближе и встал за деревом, откуда хорошо было видно все, что там происходило.
В глубине двора высился сарай. Человек в поддевке подвел к нему жандармов, постучал в запертую дверь, крикнул громко:
— Открой! Эй, открой!
Обождал — и снова еще громче:
— Принимай гостей, эй, хозяин! — И, рассмеявшись, постучал в дверь ногой.
В сарае было тихо. Потолкавшись у двери, жандармы стали на разные голоса приглашать запершегося там человека выйти. На все их призывы ответом было молчание. Убедившись, что ни угрозы, ни посулы не действуют, жандармы приволокли к сараю бревно и стали высаживать им дверь.
Данилка видел, как под тяжелыми ударами бревна трещат и раскалываются старые, прогнившие доски. Жандармы, действуя бревном как тараном, ожесточенно били в дверь. Наконец она упала. Вынув пистолеты, они гуськом, подбадривая друг друга, нырнули в сарай. Тотчас же оттуда послышался выстрел. Затем Данилка услышал громкий стон, что-то падало, рушилось внутри сарая. Потом стало тихо, и в проеме двери показалось окровавленное лицо студента. Скрутив руки назад, два жандарма выталкивали его из сарая во двор. Студенческой фуражки на нем уже не было. Светлые длинные волосы были растрепаны, одежда изорвана.