Семнадцать каменных ангелов
Шрифт:
Она повернулась к комиссару:
– Мигель, я полечу завтра. – Затем она кивнула Фабиану, который опять напустил на себя театральную величественность. – Ладно, Фабиан. Посмотрим, что происходит в акте втором.
Часть вторая
Последняя попытка Уотербери
Глава семнадцатая
– Все мы одинаково видим образ писателя-неудачника. Это клише, согласны? На грани отчаяния, измотанный безденежьем. А ведь хотим мы того или не хотим, каждый из нас время от времени несет на себе отпечаток какого-нибудь клише. Вот вы, например, госпожа доктор: вы сейчас знаменосец борьбы за права человека, защитник униженных и оскорбленных. Или вот комиссар – он сейчас закаленный в борьбе с преступностью полицейский, все мысли которого сосредоточены
Этот boludo добился успеха в издательском деле. Его первую книгу «Черный рынок» издали в двенадцати странах и наградили всякими премиями. Его приглашали в президиумы разных писательских встреч, наперебой просили дать интервью, он видел свое имя напечатанным непонятным шрифтом в зарубежных газетах.
Но успех сыграл с ним злую шутку, и весьма странным образом. От успеха у него закружилась голова, и он абсолютно утратил осмотрительность. Со всех сторон ему льстили, его расхваливали, произносили почтительные слова, на которые так падки писатели: «Ах, Роберт Уотербери! Это вы написали „Черный рынок“!» Это роковые слова, они выдувают из-под ног основу реального мира, как пыль. В ушах у него звучал призыв занять место среди гигантов литературы. Но ведь стоило только глянуть на историю своих предшественников, чтобы увидеть: это миф, и его подстерегает разочарование. Но в мире предначертанных судеб нет никакой статистики. Он бросил банк и переехал с семьей в Саутгемптон мучиться над следующей книгой. Теперь он был романистом. Так он представлялся людям, которые несколько терялись перед величием этого слова: novelista. [68]
68
Романист (исп.).
Впрочем, прошло время, и эта призрачная жизнь стала требовать расплаты по долгам. Жена попала в автомобильную катастрофу, шесть месяцев не работала. Дому требовалась новая крыша. Вышла из строя машина, и он приобрел новую, рассчитывая на доход от следующей книги. Пришлось залезть в пенсионные сбережения.
Никакие неприятности не мешали работе над «Поникшим цветом». Он считал его своим шедевром. Сюжет книги вращался вокруг идеи, что мир – это необъятный священный текст, пейзаж из существительных и глаголов, чьи тайные пророчества непостижимы для натыкающихся на них человеческих существ. Через четыре года и после восьми кардинальных переработок он отослал новый роман своему литературному агенту. К этому времени мир не только перестал ждать новой работы Роберта Уотербери, а начисто забыл, кто он такой. И к несчастью, рынок мистических откровений оказался ничтожным. Агент семнадцать раз предлагал его книгу издательствам, прежде чем смог выбить весьма скромный гонорар.
«Десять тысяч! – возмутился он. – Да мне ими только подтереться!»
«Может быть, доберете на процентах от продажи, – сказал агент, не очень в это веря. – Минуточку, у меня другой звонок».
Уотербери искал утешения, перечитывая в энциклопедиях летопись мытарств, которые претерпели великие писатели. Достоевский, начавший свою карьеру со смертельного приговора. Сервантес, то и дело попадавший в темницы и проведший последние годы жизни приживалом у богатого друга. Или вот Керуак – самая трагическая фигура; его первая книга была шедевром. Большинство биографических заметок заканчивалось словами «умер в нищете», «умер в состоянии опьянения» или «покончил жизнь самоубийством». Даже это не помогало, ибо любая прогулка по книжным магазинам напоминала ему, что подавляющее большинство писателей так и не стали великими и умерли в полной безвестности, провалившись со своими безнадежными коммерческими проектами, так и не обзаведшись персональным мифом, который помог бы не потерять уверенности в себе. Мысль о том, что он – один из этой печальной категории, приводила его в ужас. Куда девались звучавшие серебряным колокольчиком речи, с которыми обращались к видному писателю. Стерлась позолота, остался грубый металл, на котором красовалось клеймо «писатель-неудачник».
Вот как получилось, что сеньор Уотербери приезжает в Буэнос-Айрес с парой спортивных пиджаков и чемоданом, набитым дорогими вещами, в которых он ходил десять лет назад,
Как нам известно, Уотербери особенно хорошо знал этот мир. «АмиБанк» послал его на два года в Буэнос-Айрес как специалиста по финансам – разобраться с бездарными займами семидесятых и восьмидесятых годов. В те годы банк одалживал миллиарды диктаторам и жуликам и в обеспечение требовал всю страну. Уотербери прибыл уже во вторую фазу, когда банк забирал в оплату безнадежных долгов принадлежавшие Аргентине государственные предприятия. Телефонные компании, медные рудники, национальные авиалинии, плотины, автострады, коммунальные электросети – все это было выставлено на продажу по самым низким ценам, установленным чиновниками, которые держали свои счета в офшорных филиалах «АмиБанка». Это была великолепная схема, система, которая работала с благословения американских экономистов и Международного валютного фонда. Уотербери принял участие в этой фиесте, обеспечивая инвесторам «АмиБанка» жирные куски собственности.
– Погоди, – прервал его Фортунато. – Фабиан, где ты добыл эту информацию?
– Все писатели ведут дневник, нет? У нашего друга Уотербери там очень скрупулезные записи обо всем, что с ним происходило в прекрасном Буэнос-Айресе. Основываясь на этом, мы с моим двоюродным братом…
– Да иди ты со своим братом! Этот дневник у тебя?
– И как вы его заполучили?
Фабиан протестующе поднял руку:
– Потом, потом я все расскажу. Но можно предложить еще кофе, комисо? Госпожа доктор? – Он крикнул в почти пустой зал: – Лучо! Еще три кортадо.
Официант кивнул, и Фортунато заметил, что даже в центре города, находившемся под юрисдикцией федеральной полиции, Фабиану счет не подали.
– Bien, – произнес Фабиан, ставя на стол стакан с водой. – Мы видим, как Уотербери приезжает в Буэнос-Айрес и снимает номер в отеле «Сан-Антонио» на Калье-Парагвай, в центральном деловом районе, который по ночам превращается в рай для проституток. «Сан-Антонио» построили в тридцатых, и, хотя он невелик, мраморные лестницы, и сверкающий медью холл, и стойка портье сохраняют некое скромное изящество. Уотербери осматривается в своем номере: маленький куб с деревянными панелями на стенах, чуть-чуть позолоты на раме зеркала, застарелый запах лака. Он с трудом пытается представить себе, как будет работать в пятнышке воскового света настольной лампы. Вытаскивает из чемодана несколько книг и начинает листать. «Напишите бестселлер», – взывает одна обложка. «Шесть ступеней к детективу», – вторит ей другая.
– Так это же книжки, которые вы показывали мне! – воскликнула Афина.
– Ну а как же! Разве я сумел бы придумать такие названия? Но продолжу. Уотербери смотрит на книжки, и его охватывает чувство собственной ничтожности, на него начинают давить стены комнаты. У него нет сюжета, нет жертвы, нет главного персонажа – только идея: аргентинский сыщик, одержимый поиском истины. Но что он собой представляет, этот сыщик? Какой истины добивается? Может быть, это пожилой человек, усталый от жизни и своей работы, ему совсем недолго до пенсии, как комиссару Фортунато. Человек в конце пути длиной в жизнь – жизнь, отданную борьбе за истину. Стоп!
Фабиан поднял руку и, прикрыв глаза, улыбнулся.
– Я знаю, что вы подумали! Вы подумали, что слышите еще одну историю, которая начинается заманчиво, а заканчивается рассказом о самом себе. Что я вставлю какого-нибудь Фортунато и какого-нибудь инспектора Фабиана, а потом: «Боже мой, да мы все тут, в книжке, написанной самим Уотербери! Блеск!» Классика, нет? Как Роберт Олтмен в фильме «Игрок», видели? Или еще другое кино, с Траволтой? Нет, chica, это старый прием, он был уже у Сервантеса, во второй части «Дон Кихота». – Он потянулся за маленькой конфеткой на тарелочке перед ним и бросил ее в рот. – Нет, se~noritas и caballeros, не стоит беспокоиться, я слишком горд, чтобы повторять старые трюки, и Уотербери тоже этого не любил. Он сейчас готовится к тяжелой ночи в номере триста шесть отеля «Сан-Антонио».