Семнадцать мгновений весны. Кривое зеркало Третьего рейха
Шрифт:
Но какие бы перипетии ни предшествовали созданию фильма и выходу его на экран, можно с уверенностью сказать одно: это был не просто фильм, не просто первый телесериал — он стал эпохальным событием в советском кинематографе, возможно, определившим в чем-то его дальнейшее развитие. А уж о всенародной любви к этому фильму и говорить не приходится — настолько она очевидна. Многие фразы фильма стали поистине народными поговорками. Вот лишь несколько примеров таких фраз из «Семнадцати мгновений», ставших крылатыми:
Он спал глубоко и спокойно, но ровно через 20 минут он проснется. Это тоже одна из привычек, выработанная годами.
Не зарывайтесь, Штирлиц! Не зарывайтесь!
Нет, ничего, валяйте, со мной можно, с другими не советую.
Пьяный воздух сыграл с профессором Плейшнером шутку.
Что это значит! Вы что, с ума сошли, Штирлиц!
Что знают двое, то знает свинья.
Я закрою глаза, а Вы шандарахнете по голове, как бедного, наивного Холтоффа.
Это
Ну, хватит! Что Вы, словно мальчик, пускаете туман, или Вас зовут Монте-Кристо?
Я не верю в это, а, в общем, покажите. Мне как-то показывали, но я не верю этому.
Истинный ариец. Характер нордический, выдержанный. Беспощаден к врагам рейха.
А вас, Штирлиц, я попрошу остаться…
Сейчас верить нельзя никому. Даже себе. Мне можно.
Мифы «мгновений»
Один из наиболее распространенных мифов, связанных с «Семнадцатью мгновениями весны», состоит в том, что в фильме лишь незначительное количество фактических ошибок. Раньше по рукам, а ныне по Интернету гуляет список так называемых киноляпов из этого фильма, которые в большинстве случаев были озвучены и в фильме Парфенова. Этот список ограничивается пятнадцатью позициями, причем большинство из них — это даже не ляпы, а лишь незначительные ошибки, за которыми не уследил ассистент режиссера: вроде того, что на немецком вагоне где-то на заднем плане проскочила надпись «МЕСТ ДЛЯ СИДЕНИЯ…». (Эти ошибки мы также упомянем в книге, но лишь конспективно, не останавливаясь на них подробно, — они не играют абсолютно никакой роли, и на самом деле их очень немного по сравнению с другими фильмами. Тем более что никто, например, не требует, чтобы Берлин снимался именно в Берлине, — главное, чтобы было максимально похоже.) Чтобы их заметить, надо быть истинным энтузиастом и поклонником фильма, честь и хвала тем внимательным зрителям, от которых не ускользнула ни одна мелочь, — таких благодарных поклонников можно пожелать любому фильму!
Более того, этот список как бы дополнительно подчеркивает — посмотрите, если в двенадцати сериях всего пятнадцать ошибок, то можно смело сказать, что все в этом фильме выверено до мельчайших деталей. На самом деле это абсолютно не так. И когда меня иногда спрашивают: «Скажите, а что в «Семнадцати мгновениях» не соответствует действительности?», я чаще всего отвечаю: «Проще сказать, что действительности соответствует: то, что был март 1945 года». На самом деле это, конечно, преувеличение, но не очень большое. Того мира — мира Третьего рейха, — который был показан в фильме, никогда не существовало. Талантливо созданный авторами фильма миф лишь заменил собой другой, существовавший до этого. Ранее наших противников в войне показывали законченными негодяями, лишенными человеческих черт, сумасшедшими подонками, единственной целью которых являлись бессмысленное, озлобленное уничтожение мирного населения и разрушение городов. Армию вели в бой безмозглые генералы, террором руководили кровавые маньяки, а во главе государства стояли погрязшие в роскоши демагоги и патологические личности. Надо ли говорить, что такое упрощение рождало лишь неполиткорректные вопросы: никакое государство не может состоять из патологических убийц; бездарные военачальники не могут захватить всю Европу и дойти до Москвы.
Фильм же создал новый миф: мы увидели, что немцы, служившие Гитлеру, тоже люди — плохие, подловатые, неуравновешенные, но люди. Со своими недостатками и даже положительными чертами. Германия была показана как некое идеальное тоталитарное государство, по-европейски правильное и привлекательное, форма была красивой, а главные противники Штирлица — обаятельными. (Ведь нельзя же отказать в обаянии Табакову, Броневому, Визбору, Куравлеву и многим, многим другим.) Но самое интересное было в том, что, создавая свою картину Третьего рейха и Семенов (как автор романа и созданного на его основе сценария), и Лиознова (как режиссер и соавтор сценария) непроизвольно, неосознанно переносили на нацистскую Германию черты совсем другого тоталитарного режима — а именно советского. Созданный ими образ Главного управления имперской безопасности (РСХА) больше напоминает НКВД, чем собственно РСХА. Также нарисованная в фильме широкими мазками картина партийного государства значительно больше подходит советской, а не нацистской модели общества. Зрители на «ура» приняли новую модель нацистского государства, и новый миф Третьего рейха успешно внедрился в создание нашего общества. Но он не просто внедрился, он завладел умами. И доказательством этого является то, что до сегодняшнего дня подавляющее большинство считает этот фильм чем-то вроде откровения, а все показанное на экране — чуть ли не как истину в последней инстанции.
На самом деле советский и нацистский режимы довольно сильно различались. Конечно, между ними было и кое-что общее. Все тоталитарные и авторитарные режимы имеют общие черты: непререкаемая власть первого лица в государстве, усиление спецслужб, массовые репрессии. В то же время советская система имела более организованную, более устойчивую структуру — в том числе и структуру аппарата подавления. Особенность гитлеровского режима в том, что он был фюрерским. Это значит, что в основу власти в Германии закладывался принцип фюрерства как на высшем, так и на нижестоящих уровнях: каждый из нацистских бонз получал от фюрера полномочия в области своей компетенции и полномочия крайне широкие, то есть становился фюрером какого-либо определенного направления. При этом часто полномочия были довольно расплывчаты и в результате сталкивались с полномочиями других «фюреров». Тот, кто действовал наиболее активно, наиболее результативно, и заслуживал благосклонность Гитлера, получал возможность расширить свою компетенцию. Тот, кто проигрывал, наоборот, расплачивался за поражение сужением полномочий. Все это приводило к росту дублирующих друг друга бюрократических аппаратов и вело к «хаосу компетенций». В данном случае положительным являлось то, что в каждой отрасли в результате подобной борьбы к власти приходил наиболее инициативный функционер. Причем ему было нужно не только захватить определенные полномочия, но и ежеминутно удерживать их в жестокой конкурентной борьбе с желающими получить их. Причем именно получитьполномочия, а не занять место: как правило, даже после проигрыша тот или иной высокопоставленный функционер свои посты сохранял, просто они постепенно превращались в фикцию, в синекуру. При такой системе контроль над своими паладинами Гитлер мог осуществлять исключительно с помощью своего непререкаемого авторитета, своего исключительного положения. Ему не было надобности пристально следить за соратниками — они это делали сами, сражаясь за полномочия.
Но подобная система основывалась на том, что в своей области каждый из руководителей имел возможность действовать практически бесконтрольно и, пока он был в силе, мог блокировать любое проникновение конкурентов в свою область. Вермахт, спецслужбы и партия фактически не пересекались, и тот же рейхслейтер Борман, несмотря на свои огромные полномочия и близость к фюреру, не имел возможности оказывать влияние на действия другого рейхслейтера — рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. И тем более, не информируя Гиммлера, приказывать шефу РСХА Эрсту Кальтенбруннеру(как это происходит в 12-й серии «Мгновений») вызвать в Берлин Карла Вольфа, который, кстати, не являлся подчиненным Кальтенбруннера (как это можно было бы заключить из его слов, когда в 8-й серии в Берне на вопрос Геверница «Как вы видите будущее своего шефа?» Вольф спрашивает в ответ: «Вы имеете в виду Кальтенбрунера?»).
Для того чтобы вызывать на совещание к фюреру, у Бормана были свои каналы, партийные. Но в фильме он не просто вызывает, а отдает приказ об аресте начальника Личного штаба рейхсфюрера СС! Да, к концу войны, пользуясь своей близостью к фюреру, Борман сумел стать наиболее влиятельной фигурой в рейхе, но и рейхсфюрер СС не утратил контроля над созданной им системой СС. Подтверждением чему может служить тот факт, что, даже когда лично Гитлер в своем завещании отрешил Гиммлера от должности и назначил на его место гаулейтера Нижней Силезии Карла Ханке, эсэсовцы (насколько это было возможно в условиях хаоса) сохранили верность своему рейхсфюреру — фюрера уже не было в живых и образовавшийся вакуум заполнить было некому. Кальтенбруннер же мог вызвать Вольфа, только основываясь либо на приказе рейхсфюрера СС, либо лично Гитлера — что вообще-то было бы странным, обычно Гитлер таких указаний главе секретной службы не отдавал.
Но и у Гиммлера не было возможности хоть в какой-то мере контролировать партийные структуры, подчиненные Борману. Его службам было категорически запрещено не только прослушивать разговоры партийных функционеров, но и даже собирать информацию о внутрипартийных делах. Правда, информацию СД продолжало собирать, но за это Гиммлер постоянно получал сильнейшие разносы и затем снова и снова запрещал СД заниматься подобной деятельностью.
Повторяем, созданный Юлианом Семеновым и фильмом Лиозновой миф о Третьем рейхе имел в своей основе именно советскую систему, где Сталиным был создан аппарат тотального контроля всеми за всеми, когда, с одной стороны, органы государственной безопасности жестко контролировали партийных чиновников и армию, а с другой — аппарат ЦК и секретари на местах неусыпно следили за лояльностью руководства НКВД.
А был ли мальчик?
Эта глава не имеет никакого отношения к фильму «Семнадцать мгновений весны» как к художественному произведению. Авторы таких произведений потому авторамии называются, что имеют полное право на вымысел, на собственную трактовку тех или иных событий, которые составляют основу их повествования. Поэтому разбирать образ советского разведчика Штирлица — Исаева и трактовку авторами фильма операции «Сайнрайз/Кроссворд» по меньшей мере некорректно. Однако, когда речь заходит о «Мгновениях», эти вопросы все же постоянно муссируются, и обойти их стороной было бы просто нечестно. Поэтому ниже мы остановимся на якобы имевшемся прообразе Штирлица — Исаева и переговорах Вольфа и Даллеса в Швейцарии. Еще раз подчеркну — все приведенные ниже факты связаны с фильмом лишь опосредовано и даются исключительно ради информирования читателя об «обстоятельствах дела».